Прогнозы постбольшевистского устройства России в эмигрантской историографии (20–30-е гг. XX в.)

«Органический порок» и слабость советской власти Струве видел в том, что она провозглашала себя «коммунистической», «революционной», «пролетарской», но заимствовала эти названия, основываясь не на развитии российских внутренних экономических отношений, а на идее мировой социальной революции и «неотвратимом обобщении коммунизма и пролетарской революции». В отсталой России действительное осуществление коммунистической власти Струве считал нереальным.

Советскую Россию он сравнивал с «тягловым государством XVIII в.», государством унитарного типа, лишенного каких-либо правовых оснований, что неизбежно вело к отрицанию личной свободы; осуждал отношение советского руководства к рабочему классу, крестьянству, интеллигенции. Политику властей по отношению к крестьянству Струве признавал пагубной для России: крестьянство грабили, разоряли, превращали в государственных рабов или крепостных коммунистической партии. Постоянно актуальный, животрепещущий аграрный вопрос в России не только обострился, но и зашел в безнадежный тупик. Возрождение сельского хозяйства в России Струве связывал с установлением частной собственности, а не с разорением собственников.

Несостоятельность советской власти Струве признавал не только в экономической сфере, но и в политической: террор, противоречия в самой коммунистической партии. Он пристально вглядывался в настроения населения страны, чему придавал огромное значение в утопическом стремлении объединить его под левым флагом «во имя обманутых социальных надежд и поруганных социальных верований». Однако мыслитель признавал, что если антисоветские выступления и приведут, в конечном счете, к крушению советской власти, то этот процесс будет сложным и долговременным. В советском строе Струве видел огромную социальную и культурную опасность, был глубоко озабочен не только положением России, но и международным резонансом происходящих в стране событий: «Мир болен и серьезно отравлен коммунизмом». Он опасался, что идеи и эмоции коммунистического разрушения и насилия проникают в другие страны, настроения и мировоззрения.

Струве призывал либеральные и демократические круги разных стран нетерпимо относиться «к той силе, которая в принципе и идее, проповедью ненависти и насильничества, на практике действием насилия и разрушения, отрицает Свободу и Право, Порядок и Права». Поощрение коммунизма (это он усматривал и в лояльном отношении к советской власти) вредно не только самой России, но и в значительной мере тем иностранным государствам, которые даже заключают с ней мирные договоры. Невмешательство либо равнодушие к явлению коммунизма представлялось ему «ослеплением», «душевной слабостью» либо неспособностью разглядеть реальные опасности, борьба с которыми требует решимости и напряжения сил[137].

Судьба России глубоко волновала русских эмигрантов. Они мечтали о возрождении России, размышляли о своем участии в этом, строили планы ее будущего устройства. В построении новой России определенную роль эмигранты отводили русскому зарубежью. Струве воспринимал русских, оказавшихся после революции 1917 г. в зарубежье, не как эмигрантов, а как «подлинную национальную Россию», хранителей российской культуры и великих национальных традиций. «Мы здесь блюдем национальную культуру, – писал он, – там растаптываемую и уродуемую. Мы здесь отстаиваем там пока скрывавшееся национальное лицо России»[138].

Жизнь русского зарубежья он считал неотъемлемой от России, «крушение» России признавал общей бедой и общей виной всех русских вне зависимости от места их проживания, а долг каждого русского видел в воссоединении Зарубежья и Внутренней России, перед которыми стоит одна общая и главная задача – освобождение от тиранической власти советского режима. Струве призывал соотечественников не оставаться в состоянии «косного или пассивного созерцания», а быть деятельными, объединить разные поколения эмигрантов, отцов и детей, представителей разных политических сил, стремиться развивать и укреплять политический реализм и терпимость. «Мы сознательно и убежденно настаиваем на том, что Зарубежье должно духовно и политически не вариться в собственном соку, не жить мелкими счетами и перекорами «эмиграции», а всеми своими помыслами и действиями быть обращенными туда, к подъяремной, Внутренней России»[139]. И только при объединении всех зарубежных сил и сил внутренней России эмиграция может стать «одним из строительных камней» долженствующей возродиться воссоединенной страны[140]. Противобольшевистское объединение, по Струве, возможно при «разумном и достойном» самоограничении всех политических и партийных направ лений.