Прогнозы постбольшевистского устройства России в эмигрантской историографии (20–30-е гг. XX в.)

Размышляя о государственной власти, Струве писал о том, что «все режимы и все власти падают от неспособности к различным и необходимым компромиссам, и никакие широкие политические движения не удаются, пока в них на той или иной основе не возобладает и не восторжествует дух соглашения… В основе духа соглашения, практики согласия лежит уважения к праву»[132].

Понятие самодержавия он считал «многосмысленным», означающим и «суверенную», «державную», и неограниченную власть. Сам он был сторонником самодержавия как национальной власти, свободной от деспотизма. Одновременно в прошлом России Струве видел «пагубные и тлетворные стихии» – крепостное право, тиранический произвол, – но полагал, что либеральные консерваторы умели отличать «самовластие» и «тиранство» от самодержавия.

К подобным лицам он относил Ф. М. Достоевского и А. С. Пушкина, которых считал своими предшественниками. Симптоматично замечание Струве, сопровождающее эту мысль: в юности вольнолюбивый и радикальный, в зрелом возрасте Пушкин стал охранителем и «царистом»; Достоевский – социалист в молодости – стал страстным и «упорным» приверженцем русской государственности. «Было бы глупо и пошло, – заключал Струве, – отмахиваться от этих реальных и многозначительных перемен в умонастроении величайших русских гениев как от каких-то не то причуд, не то ренегатства»[133]. Этим высказыванием Струве выводил определенную закономерность подобной трансформации взглядов, присущей и самому мыслителю.

Либерализм Струве рассматривал как государственную доктрину, политическую программу, устанавливающую начала господства гражданских свобод и правового устройства, идеи национальной солидарности и неприятие классовых принципов проведения политики.

Российский либерализм в его кадетской форме Струве, как и другие его единомышленники, в частности, Маклаков, признавали несостоятельным, а политическое поведение лидера кадетов Милюкова – «порочным» и ошибочным. В то время как монарх выполнял общественную миссию постепенного введения в ХХ в. конституции, либералы-кадеты считали самодержавие неспособным к конституционной деятельности и искали опору в революционных силах. Струве осуждал «порочную установку» кадетов на разрушение монархии и их убеждение в неспособности самодержавия, при всех его несовершенствах и ошибках, к эволюции. «Русскую общественность, – писал Струве, – нужно приучить к мысли, что либерализм, чтобы быть почвенным, должен быть консервативен, а консерватизм, чтобы быть жизненным, должен быть либерален»[134]. И только консервативный либерализм может обеспечить проведение социальных реформ.

В раздумьях о разрушенном прошлом и будущем России Струве обращался и к различным формам государственного устройства европейской истории. Опыт западноевропейского либерализма являлся питательной средой для мыслей и построений будущего. В эмиграции Струве имел возможность ближе познакомиться с западноевропейской демократией, парламентаризмом, практикой взаимодействия власти и оппозиции. Он признавал, что на Западе сочетание идей свободы и охранения традиций являлось обычным. Демократию Струве рассматривал как форму государственного устройства, основанную на признании народовластия, т. е. власти большинства народа, существующего в строго правовых рамках. Правовая обеспеченность законодательством и в то же время ограниченность им составляет одно из условий существования демократии.

Одним из ключевых признаков демократии Струве считал ее способность быть консервативной, что означает умение узаконить сохранение частной собственности, без которой не может быть свободного развития. Социальное значение демократического устройства Струве видел в завоеваниях в области права, либерализации страны, формировании предпосылок гражданского общества и его политической культуры.

Вместе с тем, Струве, как, впрочем, и многие эмигрантские мыслители, не идеализировал западное демократическое устройство. Обращение к демократии и демократическим формам государственного управления, естественно, ставило проблему парламентаризма. Струве считал, что парламентская демократия «может гладко действовать лишь в странах старой политической культуры и непрерывной конституционной традиции, в странах, имеющих в народных массах и в зажиточных слоях огромный запас консерватизма», подразумевая под ним сильное государственно-охранительное основание.