Программист в Сикстинской Капелле (СИ)

Сам правитель произвёл на меня грандиозное впечатление: до сих пор перед глазами встаёт образ спокойного и величественного человека с массивными и выразительными чёрными бровями, такими, о которых не мечтал даже Леонид Ильич Брежнев.

Мы с Доменикой сидели где-то в дальнем углу зала, в бархатных креслах, оба одетые в роскошные костюмы из светло-сиреневого и светло-зелёного, соответственно, атласа, и с нетерпением ожидали, когда объявят наше совместное выступление. Наконец раздался звонкий тенор мажордома:

 — Hans Maximilian Kohlenstoff. Das Duo von Amor und Psyche. Aufgeführt von Prinz Alexander Phosphorin und Meister Dominicus Cassini.*

Как было заявлено, в самом начале мы исполнили дуэт из оперы неизвестного мне саксонского композитора со странной, отдающей таблицей Менделеева, фамилией Кохленштофф, которого очень любили при дворе. Странно, что я в своё время ни разу не слышал его музыки, возможно потому, что все его произведения были уничтожены во время войны.

Далее следовал дуэт Клеопатры и Антония из оперы великого Хассе, причём партию Клеопатры пел я, а Антония — Доменика. Вспомнился легендарный дуэт великого Фаринелли с певицей-контральто, с которой они пели тот же дуэт, но другого автора. К слову о самом Хассе, в те времена он был известен в Дрездене как тенор из Гамбурга. По словам Доменики, Иоганн Адольф в двадцатых годах жил и работал в Неаполе, где и написал первые свои оперы, и Доменика была знакома с ним по переписке. Как-то раз я в разговоре с Доменикой ляпнул, что Хассе — муж прекрасной Фаустины Бордони, и она была в шоке:

 — Как? Эта скандальная примадонна станет женой такого замечательного человека? О, ну что за народ эти мужчины!

С триумфом исполнив дуэт, мы, с позволения правителя, рискнули спеть фрагменты из оперы маэстро Кассини, где к нам присоединился Стефано. Сначала я исполнил арию Александра Македонского под названием «Vinceremo!» («Мы победим!»). Далее следовал вокальный поединок Александра и царя Пора, которого Стефано упрямо называл Пуруравой, как имя этого правителя звучало на санскрите. Завершили мы концерт дуэтом Александра и богини Виктории, прославляющем могущество эллинов. Признаюсь, Доменика пела так страстно и чувственно, что у меня замирало сердце от восторга. О, как же мне хотелось поцеловать прямо на сцене свою возлюбленную, будущую невесту! Но я держался, выполняя волю дальнего предка, гениально исполняющего роль Моаи* и меня призывающего к тому же.

После концерта мы вновь заняли места в зале. Тут я увидел в кресле рядом с Петром Ивановичем незнакомого человека лет пятидесяти, в длинном парике с буклями и богатом костюме из тёмно-бордового бархата. Услышав, как Пётр Иванович обращается к незнакомцу, я понял, что это и есть тот самый князь Гольдберг. О, какой ужас! Неужели юная Настенька достанется в супруги старому дядьке?!

Я внимательно слушал разговор князей — русского и немецкого, но, как назло, ни слова не понял. Увы, мой мозг не содержал встроенного компилятора для немецкого языка. Единственное, что я смог понять из беседы, это то, что говорили они об Анастасии Фосфориной. Князь Гольдберг подозвал слугу и, видимо, приказал кого-то позвать.

Вскоре к нам подошёл парень лет четырнадцати-пятнадцати, с ярко выраженной арийской внешностью — блондин с чёткими чертами лица, прямым носом, светлыми бровями и ослепительной улыбкой, он сразу же произвёл на нас положительное впечатление. Этот образцово-показательный немецкий «Фриц» был в сопровождении очаровательной дамы лет примерно сорока пяти, изящной и утончённой, в серебристом платье с небольшим кринолином и чудесным образом похожей на вышеупомянутого мальчика. В связи с чем я сделал вывод, что этот юный аристократ приходился ей родственником, а может быть, и сыном.

 — Познакомьтесь, — обратился к нам Пётр Иванович, предварительно представив нас обоим аристократам и приятной даме. — Князь Иоганн Кристиан фон Гольдберг, мой добрый друг, его благороднейшая супруга, Клара-Августа-Луиза и младший сын, Герберт-Франц-Густав, жених Настеньки.

Тут мне сразу всё стало понятно. Каким же я был дураком, думая, что бедную Настю собираются выдать замуж за старикашку! Теперь же я несказанно радовался за обоих подростков, у которых есть все шансы понравиться друг другу и создать прекрасную интернациональную семью.

Герберт изящно поклонился, я чуть менее изящно повторил поклон, затем он резковатым ломающимся голосом поприветствовал нас по-русски. Почему-то я сразу испытал симпатию к юному князю, видимо потому, что по первому имени он был тёзкой того самого Шилдта, который написал учебник, ставший для меня отправной точкой для изучения языка «Си-Шарп» и ставший для меня на многие годы настольной книгой.

 — Можете поговорить, он по-русски немного понимает, — добавил Пётр Иванович.