Нет, Доменико, ты просто не можешь быть «виртуозом», ведь ты так похож на неё, на мою меднокудрую богиню из старого сна, мою леди-совершенство. Может быть, ты, моя радость, нарочно прячешь свою невероятную красоту под личиной женственного юноши, чтобы избежать посягательств со стороны сильного пола? Или просто таким образом пытаешься свести нас всех с ума?
— Алессандро, — нежный голос тёплого тембра вернул меня в реальность. — Я знаю тебя уже неделю, однако, я ведь совсем тебя не знаю. Я не знаю, кто твои родители, есть ли у тебя братья и чем ты занимался до того, как попасть сюда. Я даже понятия не имею, в чём заключалась твоя предыдущая работа.
— Что ж, расскажу. Я единственный сын своих родителей. Мой отец, Пётр Ильич — профессор философии, а мать, Елизавета Григорьевна — кандидат исторических наук. Помимо меня у них есть две дочери. Старшая, Ольга, работает архитектором в… Финляндском герцогстве, если я не путаюсь с названиями, а младшая, Татьяна, учится в университете на археолога.
Бедный Доменико, мои слова повергли его в ступор. Понятное дело, какое высшее образование для женщин в то время? В лучшем случае, репетиторы по различным предметам, и то, только у богатых.
— Красивые имена. Должно быть, твои сёстры невероятно талантливы. Так чем ты занимался? — сменил тему синьор Кассини. — Насколько я понял, ты тоже работал в шкафу, подобно синьору Ардженти.
— Не совсем в шкафу…
— Где же? — не отставал любопытный Доменико.
— Вот честно скажи, ты веришь, что я из будущего? Если нет, то объяснение бессмысленно.
— Я верю тебе, Алессандро.
— Хорошо. Мне это трудно объяснить, исходя из временной разницы. За триста лет наука шагнула очень далеко, и фантастические машины, выполняющие почти всё, что ты захочешь, стали реальностью. Но для того, чтобы эти машины действительно выполняли желания, в них необходимо «вдохнуть жизнь». Для этого требуются усилия миллионов таких инженеров как я.
— Я не верю, что подобное возможно.
— Это так, поверь. Да, тебе придётся поверить мне на слово, потому что я не имею возможности предоставить доказательства; да, я, возможно, зря всё это рассказываю тебе, потому что ты ещё не застанешь эпоху технического прогресса. Но он произойдёт.
— Ничуть не зря. Мне интересно, каким образом ты и твои коллеги «вдыхают жизнь» в бездушную машину?
— Мы пишем инструкции на одном из специальных языков, похожих на английский, которые затем переводятся в машинный язык, тот, что понятен машине. Причём, если первые из них представляют собой обычные команды к действию, то последний состоит лишь из различных комбинаций нулей и единиц. Других символов машина не понимает.
— Всё-таки я не совсем понимаю смысл твоей работы. Ты пишешь письмо на английском, а слуга затем переводит твои слова на язык нулей и единиц?
— Почти так, только ещё одна особенность заключается в том, что этот слуга — тоже машина.
— Странная у тебя работа, — заметил Доменико. — Смотри, никому об этом ни слова. Ещё обвинят в колдовстве, в заговаривании неодушевлённых предметов.
— Буду нем как шкаф с нотами. Хотя… я не думаю, что шкаф с нотами всегда молчит. Прислушайся, мне кажется, я слышу оттуда разговоры.
— А вот это уже ненормально, — отвечает Доменико. — У тебя слишком богатое воображение.
— Может там кто-то прячется?
Мы открыли дверцу и обалдели: в шкафу сидел органист Аццури и страстно целовал скрипку, шёпотом объясняясь ей в любви.
— Простите, маэстро, не будем вам мешать, — подавляя смех, извинился Доменико.
— Всё-таки у старика патологическая страсть к древесным структурам, — потом заметил я.
— У него просто очень злая жена, — пояснил Доменико.
После мессы мы отправились к местному «кутюрье», чтобы снять с меня мерки. Для кафтана нашли на чердаке свёрток плотной ткани тёмно-синего цвета. Для камзола и бриджей ткань того же цвета пришлось покупать у местных ткачей по дешёвке. Синьора Кассини нашла у себя в ящике с рукоделием лоскутки белой ткани, из которых предполагалось сделать воротник и манжеты, поскольку обыкновенная белая рубашка стоила очень дорого. Часть денег, заработанных пением в Капелле, я, конечно же, отдал Доменико, но этого, по моему мнению, было недостаточно, чтобы отблагодарить за всё, что он и синьора Кассини сделали для меня. По дороге Доменико сообщил мне следующее:
— На следующей неделе я еду в Венецию, дабы навестить сестру. Если повезёт, вновь встречусь с маэстро Вивальди, очень талантливым композитором. Хочешь, поедем вместе?
— Конечно, я всегда мечтал познакомиться с великим классиком, — с воодушевлением ответил я. — Ты и правда лично знаком с Антонио Вивальди? — поинтересовался я.
— Да, знаком, — беспокойный взгляд чистых серых глаз на мгновение просиял какой-то детской радостью.
— Как вы познакомились?
— Пару лет назад, в театре «Капраника» маэстро ставил оперу. Я был в числе слушателей. Признаюсь, это потрясающее действо произвело на меня огромное впечатление. Маэстро сам играл первую скрипку и дирижировал оркестром. После спектакля меня попросили подойти к нему.
— Что он сказал тебе?