Программист в Сикстинской Капелле

Экскурсия близилась к концу, мы вышли в коридор, где я с интересом разглядывал барельефы на его стенах, как вдруг… Из холла послышались крики. Голос принадлежал, скорее всего, мальчишке, или очень юному «виртуозу». Однако, я успел расслышать кое-какие ругательства.

— Что там за шум в холле? — поинтересовался я.

— Сам не знаю, пойдём проверим, — ответил Карло.

Мы спустились в холл и увидели следующую картину: юноша лет четырнадцати или пятнадцати с живым подвижным взглядом, покрасневшим от злости лицом и длинными вьющимися каштановыми волосами, в скромном дорожном костюме и плаще, забрызганном грязью и таких же грязных сапогах, пытался проникнуть в театр, а двое почтенных мужей в пенсне и париках с буклями (директор и его помощник) держали парня под руки и не впускали.

— Как вы смеете, старые злодеи, меня не впускать! Я буду жаловаться маэстро Порпоре!

Тут вдруг у меня в голове щёлкнуло: в этом агрессивно настроенном подростке я вдруг признал будущего великого «виртуоза», Гаэтано Майорано, более известного как Каффарелли. Всё совпадает с тем, что я вычитал в своё время об этой скандальной личности в Иниернете: возраст, место и время дебюта и невыносимый вздорный характер.

— Синьоры! — крикнул я. — Прошу, впустите этого парня!

— С чего вдруг мы должны вас слушать, синьор? — холодно спросил меня помощник директора. — Я вас первый раз вижу.

— Да, вы вообще кто?! — возмутился будущий «оперный Юпитер», показав на меня пальцем. — Местный солист? Увольте, я с этим привидением петь не буду!

— Синьоры, Алессандро Фосфоринелли солист Сикстинской Капеллы, — вступился за меня Карло. — И тоже инженер, как я. А ещё он мой друг, чьё мнение я уважаю и прошу прислушаться к нему.

— Хорошо, синьор Фосфоринелли. Вы знаете этого дерзкого юношу? Кто он таков и по какому праву смеет врываться в театр в таком виде?

— Прекрасно знаю. Это Гаэтано Майорано, лучший ученик маэстро Порпоры. Он приехал принять участие в спектакле Доменико Сарро.

Кассини и Альджебри переглянулись. Никак, наверное, думают, Алессандро стал ясновидящим.

— Откуда вы меня знаете? Шпионы или наёмники что ли?! — вытаращив глаза, вопросил Гаэтано.

— Вас это не касается, синьор, — спокойно ответил я. — Скажите спасибо, что мы вообще здесь оказались, иначе пришлось бы вам плохо.

— Ничего не знаю, — проворчал директор. — Где сопроводительное письмо?

— Вместо сопроводительного письма будет небольшой экзамен, — отвечаю я. —

Синьор Майорано, если это и вправду вы, то прошу вас сейчас же, без промедления, спеть десятое упражнение из «листка Порпоры».

У бедняги при этих словах челюсть отвисла.

— Вы откуда про «листок» знаете? Маэстро его никому не показывал, кроме меня.

— Объяснения сейчас неуместны. Лучше сделайте то, что я прошу, иначе Италия лишится «золотого голоса», а вы встретите старость на паперти или в тюрьме.

Гаэтано, видимо, испугался, потому что не посмел меня ослушаться и спел всё упражнение с начала и до конца. Лишь услышав первую ноту, я понял: передо мной гений. Признаюсь, такого голоса я не слышал никогда и, скорее всего, больше не услышу. Его техника была настолько отточенной и совершенной, а тембр настолько идеально ровным и выразительным, что я мысленно (не без белой зависти) снял перед ним шляпу. Хотя, думаю, в том, что я услышал, больше заслуга маэстро Порпоры.

Надо сказать, Каффарелли заставил меня вспомнить юных олимпиадников из кружка программирования, сотнями щёлкавших сложные задачи, в то время как я десяток за один раз едва мог осилить. Я пришёл в этот кружок по знакомству, будучи уже студентом, разочарованным университетской программой, и, как следствие, выглядел старым дураком в глазах способных юношей и девушек десяти-пятнадцати лет, занимавшихся в кружке с детского сада. Правда, через пару лет я таки дорос до их уровня и даже помогал новичкам с решением, тем не менее, комплекс старого болвана засел глубоко в подсознании.

— Брависсимо! — в восторге воскликнул директор. — За всю свою жизнь я не слышал ничего более прекрасного! Заоблачный голос и ничем не уступающая техника. Узнаю школу маэстро Порпоры.

— Убедились? Теперь впустите его в здание театра, до премьеры всего ничего, — обратился я к директору.

— Я бы рад теперь впустить синьора Майорано, но спешу вас огорчить, синьор: предпоследняя репетиция закончилась ещё час назад. Завтра состоится генеральная.

— Подумаешь, я вообще могу спеть без репетиции. Арии я учил, остальное в руках гения импровизации.

— Надеюсь, что это так, — ответил я. — Однако, в следующий раз на репетиции не опаздывайте, синьор. Не то ваше место займёт Карло Броски.

— Ни за что! Не позволю никакому Броски занять место «лучшего певца в мире», как выразился мой учитель.

— Прекрасно. С вашего позволения, мы откланяемся, — я собирался уже уходить, мои товарищи уже ждали меня на улице.

— Стойте! А я? Куда я пойду? Я же не виноват, что этот старый хрыч Сарро сбежал как крыса с корабля и бросил меня в беде!