Прогулка заграницей

Однажды, посл полудня я блуждалъ въ лсу на разстояніи мили отъ гостинницы и невольно въ голову мн приходили мысли о говорящихъ животныхъ, о кобольдахъ, очарованныхъ путникахъ и тому подобныхъ небылицахъ; и вотъ возбужденному моему воображенію стали показываться то тамъ, то сямъ въ темныхъ колоннадахъ лса какія-то перепархивающія существа. Мсто было какъ бы нарочно выбрано для такого случая. Это былъ сосновый лсъ съ такимъ толстымъ и мягкимъ ковромъ побурвшей хвои, что шумъ шаговъ едва былъ слышенъ и я шелъ какъ бы по шерсти; стволы были круглы и прямы, какъ колонны, и стояли близко другъ къ другу; до высоты около 25 футовъ они были лишены втвей, а выше образовывали такую густую сть, что черезъ нее не проникалъ ни одинъ солнечный лучъ. Снаружи міръ былъ залитъ солнцемъ, но здсь царили таинственный полумракъ и такая глубокая тишина, что мн казалось, будто я слышу свое собственное дыханіе.

Я стоялъ уже около десяти минутъ, очарованный прелестью этого мста, какъ вдругъ, точно съ тмъ, чтобы довершить иллюзію сверхъестественнаго, какъ разъ надъ моей головой закаркалъ воронъ. Я вздрогнулъ, но сейчасъ же разсердился самъ на себя. Взглянувъ вверхъ, я увидлъ ворона, сидящаго на втк надъ моей головой и глядящаго на меня. Во мн поднялось то же самое чувство стсненія и обиды, какое бываетъ, когда замтишь, что кто-нибудь чужой тайно наблюдаетъ за тобой и мысленно осуждаетъ тебя. Я глядлъ на ворона, воронъ глядлъ на меня. Нсколько секундъ продолжалось молчаніе. Затмъ птица переступила нсколько по втк, какъ будто съ тмъ, чтобы занять боле удобный пунктъ для наблюденій, приподняла свои крылья, низко опустила между плечъ голову, вытянувъ ее по направленію ко мн, и каркнула вторично; карканье это было явно оскорбительнаго свойства. Если бы воронъ говорилъ по-англійски, то и тогда онъ не сказалъ бы ясне, чмъ теперь на своемъ родномъ язык: «Эй, чего теб здсь нужно?» Я почувствовалъ себя въ такомъ же глупомъ положеніи. Какъ если бы былъ пойманъ и уличенъ въ какомъ-нибудь некрасивомъ поступк. Однако же, я молчалъ; я не хотлъ входить въ препирательства съ ворономъ. А противникъ, съ крыльями все еще поднятыми, съ опущенной головой и пронзительными, яркими глазами, устремленными все время на меня, подождалъ съ минуту, а затмъ кинулъ мн еще два-три ругательства, которыхъ я не понялъ, хотя и зналъ не мало такихъ словъ, которыя не употребительны въ церковномъ язык.

Я продолжалъ молчать. Тогда противникъ мой поднялъ голову и кого-то позвалъ. Тотъ часъ же въ недалекомъ разстояніи послышался отвтный крикъ, очевидно, на какой-то вопросъ. Первый воронъ принялся объяснять что-то съ большимъ увлеченіемъ, вслдствіе чего прилетлъ и второй. Оба сли рядышкомъ на одной втк и принялись разсматривать меня такъ же непринужденно и оскорбительно, какъ если бы они были великими натуралистами и разсматривали бы новый видъ какого-нибудь клопа. Положеніе становилось все боле и боле затруднительнымъ. Они призвали еще третьяго товарища. Это было уже слишкомъ! Я видлъ, что преимущество на ихъ сторон и ршилъ выпутаться изъ затрудненія бгствомъ. Они торжествовали мое пораженіе точно такъ же, какъ бы сдлали это на ихъ мст многіе неразвитые люди. Они смялись надо мной (потому что и воронъ можетъ смяться точно такъ же, какъ человкъ), длали въ догонку мн различныя обидныя замчанія, пока не потеряли меня изъ виду. Правда, они были не больше какъ воронами, и хотя я не придавалъ значенія тому, что они думали обо мн, но когда хоть бы даже воронъ начнетъ кричать вамъ вслдъ: «Что за шляпа! Эй, скинь свой жилетъ!» и тому подобныя вещи, то это все-таки оскорбляетъ и сбиваетъ васъ съ толку, и не помогутъ тутъ никакіе доводы и аргументы.

Животныя, безъ сомннія, разговариваютъ между собою. Вопросъ этотъ уже давно ршенъ; но я полагаю, что есть немного людей, которые понимаютъ ихъ разговоръ. Я зналъ всего одного такого человка. Я говорю, что онъ умлъ понмать ихъ, потому что онъ самъ разсказывалъ мн объ этомъ. Это былъ простодушный среднихъ лтъ рудокопъ, жившій долгое время въ уединенномъ уголк Калифорніи, среди деревьевъ и горъ, изучившій обычаи и привычки единственныхъ своихъ сосдей — зврей и птицъ до тхъ поръ, пока не убдился, что въ состояніи понимать всякій звукъ, изданный ими. Звали его Джимъ Бэкеръ. По словамъ этого Джима Бэкера, не вс животныя одинаково развиты, нкоторыя изъ нихъ употребляютъ только самыя простыя слова и врядъ ли способны на сравненіе или какой-нибудь цвтистый оборотъ рчи. Наоборотъ, у другихъ запасъ словъ весьма великъ, языкомъ они владютъ въ совершенств, а выговоръ правиленъ и изященъ; такія животныя и говорятъ больше всего; они любятъ поговорить и, сознавая въ себ талантъ, не прочь «щегольнуть» имъ. Бэкеръ говорилъ, что посл долгихъ и тщательныхъ наблюденій онъ пришелъ къ тому заключенію, что синія сойки лучшіе говоруны изъ всхъ птицъ и зврей. Онъ говорилъ: