Пройдем над грядущею бездной

Туман сошел. Луна сквозь листья сада
Роняет на тропинку серебро.
Со мною — ты, и ничего не надо…
Очиним лебединое перо!
Гусиным можно, можно ястребиным, —
Их, перьев этих, столько на лугу! —
Но о любви нельзя не лебединым:
Любым иным я просто не смогу.
Я напишу: “Как пахнут Ваши плечи!..”
Я прикоснусь губами к завитку,
И загорятся, засверкают свечи
В зрачках твоих, читающих строку.
— Так просто все?..
Конечно, очень просто…
Ведь это лебедь…
Небо…
Перелет…
По этому перу стекали звезды,
По этому крылу стреляли влет!
Оно стонало, билось и плескалось,
Кипело страстью, рвало небосвод,
Оно такой любовью пропиталось!

…И не заметим мы, как перейдет —
Под занавесок легких колыханье,
Под шум листвы — попробуй, улови! —
Поэзии неровное дыханье
В неровное дыхание любви.

* * *

И тогда, устав от этой боли
За тебя, моя больная Русь,
Я зажгу свечу и выйду в поле,
И на холм высокий поднимусь.

Будет небо чистым, звезды — близко,
Дух степной не колыхнет свечу,
И огонь, как отблеск обелиска,
Озарит меня, и прошепчу:

“Я готов к разлуке и расплате,
До оси сносил я колесо…
Я не просто русский, я — в квадрате.
Господи, как просто это все!

Нужно только верить — и я верил.
И любить. Как сильно я любил!
И на свой аршин страну не мерил,
И не предал я, и не убил…”

Встрепенется птица на болоте,
И заря оплавит бок земли,
И мое дыханье на излете
Опадет росою в ковыли…

* * *

Упиралась вода…

О. Мандельштам

То не выпь на Тоболе трубит — плотогон!
В связке сосны и ели. Раздрай и разгон.

Ствол восходит свечой в серых брызгах воды —
Берегись, человек, далеко ль до беды!

На Тоболе темно и на Каме темно.
Золотою корою бревно о бревно

Мягко трется, и берег, незримый в ночи,
Дышит синим и белым, кричи не кричи.

А над скопищем бревен, над прорвою вод
Черным платьем в горошек трясет небосвод.

Пена бьется у ног, влага рвется с ковша…
И Воронеж хорош, и Сибирь хороша!

По сено (из юности)

Бескрайний снег. Россия. Купыри.
Травы созревшей пышные метелки
Опушены морозом. В волчьи холки
Рассвет вплетает ленточку зари,

И слышно, как токуют глухари
За речкой, на бору, у самой кромки…
Пристяжка рвет и дышит на постромки
Серебряным туманом из ноздри.

И серебром окутанные сани,
Визжа, идут в раскат на вираже,
И ты, вращая крупными глазами,
Стоишь в санях в хозяйском кураже,
Чуть шевеля подобранной вожжой,
Весь в инее, бессмертный и большой.