Читаем Происхождение романа. полностью

Однако именно в силу этой точности слова, которая ставит перед нами данный, особенный предмет, рисуется целый мир. То же самое можно увидеть и во фразе из «Анны Карениной». Значения слов строго ограничены и определены, они не несут в себе ничего, кроме названий такого-то действия, предмета, качества: сдирать, вилочка, серебряный, перламутровый, раковина, шлюпать, устрица, проглатывать и т. д. Каждое слово выступает в прямом и очень узком значении. В то же время картина, которую изображает эта фраза, действительно вызывает бесчисленное множество мыслей. Так, уже сама подробность, «крупный план» этой картины внушает мысль о том, что поедание устриц для Стивы является неким священнодействием.

Можно разобрать слово за словом всю фразу и убедиться в предельной точности, индивидуализированности значения каждого из них. Так, сдирают (вилкой с раковины) именно и только устриц; слово «вилочка» (серебряная) означает именно специальное «орудие» для поедания устриц; слово «перламутровая» есть точное, опять-таки «специальное» обозначение цвета и блеска раковины; шлюпать из всех видов еды могут только живые устрицы; проглатывают (почти не разжевывая) как раз устриц и т. д. Поистине можно повторить то восклицание, которое вызвала у Белинского речь романа «Герой нашего времени»: «Какая точность и определенность в каждом слове, как на месте и как не заменимо другим каждое слово!»[184] Таким образом, художественная проза как бы идет на штурм обобщенности слова, не мирится с тем, что слово выражает только общее. Разбираемая нами фраза Толстого кажется естественным, само собой напрашивающимся изображением поедания устриц. Однако эта естественность, незаменимость и есть результат высокого искусства прозы, для которого необходимы и выдающийся талант, и упорный, подчас мучительный труд.

Конечно, каждый человек, рассказывая о чем-либо, стремится точно передать факты и их облик. Но речь художника настолько превосходит в этом обычную речь, что возникает иное качество точности. О том, как человек ест устрицы, можно рассказать самыми различными словами. Но только в подлинно художественном рассказе создается такая точность, когда, пользуясь выражением Белинского, по любому слову видно, «что нет в языке другого слова, которое тут могло бы заменить его»[185].

Необходимо отметить, что такая же точность слова (создающая ощущение осязаемости того, о чем идет речь) может быть присуща не только повествованию о предметных, чувственно воспринимаемых вещах и движениях, но и повествованию о переживаниях, движениях души. Впрочем, в новейшей прозе внутренний мир человека чаще всего изображается другим способом — через изображение его голоса, в данном случае не звучащего голоса, но внутренней (или «переживаемой») речи.

Итак, именно победа над обобщенностью слова является одним из основных источников художественной энергии в прозаической речи. Ибо при достаточном преодолении этой обобщенности возникает взаимодействие двух планов, двух аспектов слова: его значения вообще (серебро) и его узкого, точного значения (материал, из которого сделана данная, особенная вилочка для сдирания устриц). Эти два аспекта как бы сопоставляются в воображении читателя. Воспринимая фразу, мы совершаем своего рода творческий акт, взаимосоотнося оба плана слова — всегда живущее в нашем сознании общее значение и то точное, индивидуальное значение, которое выяснено художественным контекстом.

Конечно, нечто подобное происходит при восприятии слова во всякой речи. Однако в художественной прозе этот процесс гораздо более интенсивен и осознан: так, читая настоящую прозу, мы всегда более или менее сознательно восхищаемся, наслаждаемся точностью слов (именно отсюда, как утверждал в уже цитированных высказываниях Горький, проистекает красота прозаической речи). Понятно, что для действительной оценки точности слова мы должны все время не терять из виду его «общее» значение, которое сумел «преодолеть» художник. С другой стороны, это общее значение выступает как обогащающий фон: так, точному материальному значению слова «серебряная» (вилочка) аккомпанируют мотивы из общего, многозначного смысла слова «серебро» — мотивы богатства, роскоши, мягкости этого металла и т. п.

2. «Многоголосие» прозаической речи.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Рыцарь и смерть, или Жизнь как замысел: О судьбе Иосифа Бродского
Рыцарь и смерть, или Жизнь как замысел: О судьбе Иосифа Бродского

Книга Якова Гордина объединяет воспоминания и эссе об Иосифе Бродском, написанные за последние двадцать лет. Первый вариант воспоминаний, посвященный аресту, суду и ссылке, опубликованный при жизни поэта и с его согласия в 1989 году, был им одобрен.Предлагаемый читателю вариант охватывает период с 1957 года – момента знакомства автора с Бродским – и до середины 1990-х годов. Эссе посвящены как анализу жизненных установок поэта, так и расшифровке многослойного смысла его стихов и пьес, его взаимоотношений с фундаментальными человеческими представлениями о мире, в частности его настойчивым попыткам построить поэтическую утопию, противостоящую трагедии смерти.

Яков Аркадьевич Гордин , Яков Гордин

Биографии и Мемуары / Литературоведение / Языкознание / Образование и наука / Документальное
Толкин
Толкин

Уже много десятилетий в самых разных странах люди всех возрастов не только с наслаждением читают произведения Джона Р. Р. Толкина, но и собираются на лесных полянах, чтобы в свое удовольствие постучать мечами, опять и опять разыгрывая великую победу Добра над Злом. И все это придумал и создал почтенный оксфордский профессор, педант и домосед, благочестивый католик. Он пришел к нам из викторианской Англии, когда никто и не слыхивал ни о каком Средиземье, а ушел в конце XX века, оставив нам в наследство это самое Средиземье густо заселенным эльфами и гномами, гоблинами и троллями, хоббитами и орками, слонами-олифантами и гордыми орлами; маг и волшебник Гэндальф стал нашим другом, как и благородный Арагорн, как и прекрасная королева эльфов Галадриэль, как, наконец, неутомимые и бесстрашные хоббиты Бильбо и Фродо. Писатели Геннадий Прашкевич и Сергей Соловьев, внимательно изучив произведения Толкина и канву его биографии, сумели создать полное жизнеописание удивительного человека, сумевшего преобразить и обогатить наш огромный мир.знак информационной продукции 16+

Геннадий Мартович Прашкевич , Сергей Владимирович Соловьев

Биографии и Мемуары / Литературоведение / Документальное