— Никогда теперь не буду называть его Тыквой…
— И поклянешься?
— Клянусь. Никогда, ни за что. Ведь он обижается, правда, дядюшка?
— А как же! Земля и небо держатся на уважении к таким людям.
— А иначе настанет конец света, да?
— Конечно, настанет. Но это будет еще не скоро. Всевышний сказал: я не знаю, когда лягу, и тысячу раз не знаю, сколько еще останусь…
Залоглу задумчиво произнес:
— Я очень горжусь этим.
— Чем?
— Тем, что он имам нашей деревни. Я сказал им: тот, о ком вы говорите, имам нашей деревни. Они сразу предложили мне стул, заказали кофе, ух… Помилуй бог, говорят, будьте повнимательней к благословенному. Он, говорят, больше недели нигде не остается. А когда я сказал, что он у нас живет уже два года, все только рты разинули от удивления. Потом переглянулись и говорят: если это верно, то неспроста он у вас так задерживается…
Ясин-ага утвердительно покачал головой.
Да, видение имама-эфенди было не пустым. И Рамазан был не простым человеком. Так значит, слава об имаме идет по всей стране? И хотя он не остается нигде больше недели, здесь, у них в деревне, он живет уже два года и, похоже, никуда не собирается и на будущее. Не иначе, как он ждет пришествия пророка Махди. Господь ниспослал ему свое откровение.
А что если они подстроили все это с Рамазаном? Но вот ведь в лавке-то говорят… Парень уверяет, что давно не виделся с имамом. Да и какой им расчет шутить над Ясином? Уже немолодой имам — божий человек, он на душу такого тяжкого греха не примет: говорить неправду о явлении пророка Махди.
И опять Ясина-ага стал обольщать шайтан. Ясин сотворил про себя молитву и попросил об отпущении грехов.
Вошла Гюлизар с подносом и поставила его на кровать. Лицо у нее было хмурое — глаза сердиты, брови сдвинуты.
— Не хотела приносить, ну да ладно…
— Девушка, доченька моя, — проговорил Ясин-ага. — В жизни каждого бывают счастливые минуты и бывают такие, что упаси господи!.. — Он повернулся к Залоглу: «Не так ли, Рамазан-эфенди?» Рамазан грустно согласился, а Гюлизар спросила:
— Что я могу сказать, эфенди?
— Ты сама знаешь, что ты должна сказать!
Залоглу насторожился, уловив в словах Ясина притворную строгость. «…Неужели Ясин-ага… — мелькнуло у Залоглу. — Ох и хитрец же этот Ясин-ага, живет как истинный мусульманин, ни перед кем не преклоняется».
— Не болтай зря, — прикрикнул Ясин-ага на служанку, хотя та не вымолвила ни слова, — подай-ка чего-нибудь поесть Рамазану-эфенди. Пожалуйста, Рамазан-эфенди, прошу!
Они поели и выпили кофе, который приготовила им Гюлизар. Потом Залоглу при желтом свете пятилинейной керосиновой лампы стал читать Ясину-ага «Битву у Драконовой крепости».
Ясин-ага так увлекся, что забыл обо всем на свете: и об имаме, и о пророке Махди, и об отце пророка… В наиболее волнующих местах Ясин-ага входил в экстаз, ему не сиделось на месте, и он возбужденно кричал: «Убей, убей его, Али!»
Залоглу кончил читать в полночь. Ясин-ага выглядел таким уставшим, словно он сам, плечо к плечу со святым Али, дрался с язычниками и размахивал мечом. Вытерев платком выступивший на лбу пот, он вздохнул: «Эх, меня не было рядом с благословенным!»
— Мы заслужили по чашечке кофе, Рамазан-эфенди, не так ли?
Ясин поднялся.
— Заслужили, дядюшка, и вправду заслужили… — поднялся и Залоглу.
— Нет, нет, ты не беспокойся, я сам сварю! — предупредительно сказал Ясин-ага и подумал: «Не заставлять же отца пророка Махди варить кофе!»
Залоглу не стал спорить. Было видно, что дела идут на лад. Ясин-ага клюнул на удочку Хафыза-Тыквы… Об одном сожалел Залоглу: ему так и не удалось увидеть девушку. По дороге в имение он заглянул в дом Джемшира, спросил Хамзу, хотя хорошо знал, что в такой ранний час того не бывает дома. Да ему и не нужен был Хамза — ему хотелось увидеть Гюллю. Гюллю, конечно, была дома. Но она даже не вышла. Она любит другого. Нет, это невозможно, Хамза не допустил бы такого. Но ведь она должна была быть дома, она не могла быть на фабрике. Залоглу старался вспомнить, когда Гюллю кончает работать. А может, она просто не могла выйти, мылась, например, и поэтому не могла выйти открыть ему. Или в тот вечер он недостаточно ясно выразил глазами свои чувства?
Вдруг его охватил страх. Даже если дядя даст свое согласие на его брак с Гюллю и он женится на ней, допустит ли Музафер-бей, чтобы такая красивая девушка принадлежала одному ему, Рамазану? Да и сможет ли Гюллю остаться равнодушной к такому красавцу-мужчине, как его дядя Музафер-бей?