Происшествие в городе Т

– Да, да, – закивал фон Шпинне, – это определенный риск, и пока непонятно ради чего.

Обед подходил к концу: уже был выпит тягучий вишневый кисель, съедены щекастые, с рисовой начинкой расстегаи, ослаблены брючные ремни, сказано традиционное: «Ух, и наелся же я сегодня!»

Публика, в основе своей средней руки купечество, не спеша покидала трактир. Повара на кухне, получившие минутку отдыха перед неизбежно наступающим ужином, присели на лавки и вытянули вперед свои свинцом налитые ноги. «Эх, жизнь наша тяжкая!» Половые, сменив белые льняные рубахи на серые бязевые, приступили к уборке, а Фома Фомич и Кочкин все еще сидели за столом, обсуждая случившееся и вырабатывая план дальнейших действий.

Глава 20 Пантелеевская больница

Кочкин вошел в кабинет начальника сыскной, держа в руках какую-то бумагу.

– Что это там у тебя? – спросил Фома Фомич.

– А вот взгляните! – Он положил бумагу перед фон Шпинне. Тот пробежал ее глазами и громко рассмеялся.

– Занятный документ!

– Да уж, – кивнул Меркурий.

Это был перечень мест, где за последние восемь месяцев побывал старик Мясников. Бумага начиналась так: «Действительный список действительных мест, посещенных мещанином Мясниковым Осипом Даниловичем…» Далее шли даты и краткая биография мещанина Мясникова-старшего. Потом, собственно, перечень. Но самое смешное заключалось в том, что список состоял всего лишь из одного пункта, в котором было написано: «Пантелеевская больница – с 21 февраля по 11 марта».

– Он получил вознаграждение? – спросил все еще улыбающийся начальник сыскной.

– А как же, только что, один рубль семьдесят три копейки серебром! – ответил Кочкин.

– Ну, что же, мы свое слово держим. Теперь о деле. – Лицо Фомы Фомича сделалось серьезным. – Все оказалось намного проще, чем мы думали. Вот оно, то место, – он ткнул пальцем в Володин список, – где старика Мясникова загипнотизировали. Я в этом более чем уверен! Сделаем так, – он достал часы, посмотрел и снова спрятал. – Я сейчас же еду в Пантелеевскую больницу…

– Мне с вами? – спросил его Кочкин.

– Нет, Меркуша, давай разделимся и убьем двух зайцев. Я в больницу, а ты к Щербатову. Помнишь, о чем мы с тобой говорили? Помнишь! Ну, а раз так, то что сидеть, за дело!

* * *

Пантелеевская больница находилась в самом конце Татаяра, на краю далеко простирающихся холмистых пустошей – ничейной земли. Двухэтажное приземистое здание было некогда выстроено купцом Пантелеевым, и первоначально здесь размещалось реальное училище, которое, просуществовав всего несколько лет, по неизвестным нам причинам закрылось. А здание городские власти передали врачебной управе под лечебницу для душевнобольных, которой ранее в Татаяре, стыдно признаться, не было.

Психиатрическая лечебница, как всякое заведение подобного рода, со всех сторон была обнесена высоким забором, который местами покосился. В некоторых местах зияли дыры, а местами забора не было совсем. Однако это не мешало больничному сторожу стоять у ворот и никого не пропускать во двор.

– Сегодня неприемный день! – кричал он всегда, и зимой и летом, осипшим голосом тем, кто пытался войти в ворота, а если строгий окрик не действовал, сторож замахивался палкой.

С ним-то и столкнулся Фома Фомич, приехавший в психиатрическую лечебницу побеседовать со смотрителем.

– Не пущу! – завидя подходящего к воротам фон Шпинне, заявил сторож и, подперев бока руками, стал в проходе. – У меня никто не пройдет!

– Почему? – жизнерадостно улыбаясь, спросил его Фома Фомич и снял с головы канотье. – Фу, жара-то сегодня какая! А ведь еще и лето не началось…

– Зря лыбишься, все равно не пущу! – сурово ответил старик и нахмурил брови.

– Почему? – повторил свой вопрос начальник сыскной.

– Почему, почему, день сегодня неприемный, вот почему! Так что давай, дядя, заворачивай оглобли и шуруй отседова! А то гляди, у меня палка. – Сторож угрожающе выпучил глаза и любовно погладил прислоненный к ноге суковатый дрын. – Я тут одного как огрел по спине, тоже в неприемный день в ворота перся, вот как ты, так он чуть богу душу не отдал!

– За такие дела можно угодить и на каторгу, – сказал фон Шпинне, понимая, что врет дед и не краснеет.

– А я при исполнении, мне дозволяется!

Эту бдительность сторожа можно было назвать похвальной, даже в некотором смысле заслуживающей награды, если бы не одно вопиющее обстоятельство.

– А как же там? – фон Шпинне указал на каких-то людей, беспрепятственно пролезающих в заборный пролом, находящийся всего лишь в десяти саженях от ворот.

– Это не мое дело! – отмахнулся сторож.

– Мой вопрос, наверное, удивит вас, но не сочтите за труд, ответьте мне на него. – Фон Шпинне был предельно вежлив. – А в чем, собственно, заключается или, вернее сказать, состоит ваше дело?

– Чтобы здесь, – сторож указал на ворота и топнул ногой по пыльной дороге, – вот в этом самом месте никто не проходил, когда день неприемный!

– Так в других местах проходят, а день сегодня, насколько я понимаю, неприемный.