– Конечно, я его помню, я помню всех своих больных, – ответил доктор и так взглянул на Фому Фомича, словно ожидал за это похвалы со стороны начальника сыскной. Фома Фомич, как мы уже знаем, был не слишком щепетилен в вопросах правды и кривды – если нужно было соврать, он врал, если нужно было незаслуженно хвалить, он хвалил, и никогда по этому поводу не испытывал угрызений совести. Более того, он искренне считал, что в его ремесле только так и должно поступать. Но вот тут у него произошла небольшая странность: он смотрел в спокойные, подернутые дымкой глаза доктора и совсем не находил в себе желания говорить ему добрые слова. Напротив, даже сама мысль о том, что он скажет старшему ординатору что-нибудь одобряющее, была ему противна. С этим новым для себя ощущением фон Шпинне все же нашел силы справиться и сдавленно проговорил:
– Замечательно, редкая удача в наше время – человек с хорошей памятью. Я вот, например, не в силах запомнить даже самого простого. Не голова, а решето!
Доктор улыбнулся, вернее сказать – слегка дернул уголками почти бесцветных губ.
– Что именно вас интересует? Его болезнь?
– Нет, доктор, болезнь Мясникова если и интересует меня, то в самую последнюю очередь.
– Тогда не понимаю, что…
– Мне нужно знать, в какой палате он содержался и кто были его соседи.
– Это трудно по памяти… – Доктор приложил левую руку ко лбу и почесал.
– А если заглянуть в ваши записи, вы ведь ведете записи?
– Ведем, конечно, ведем, – с неохотой ответил Закис.
– Ну, так… – Фома Фомич вскинул брови.
– Вы не будете возражать, если я схожу за ними?
– Какие могут быть возражения.
После ухода доктора Фома Фомич, не зная, чем себя занять, принялся рассматривать «кабинет» майора. Начальник сыскной был в некотором затруднении сразу ответить: из кабинета сделали кладовую или, напротив, в кладовой устроили кабинет… Вдоль стен тянулись деревянные стеллажи со множеством полок, на которых лежали груды постельного белья, кипы перетянутых шпагатом серых больничных халатов, связки белесых, точно застывшее сало, стеариновых свечей, а также много давно ненужного, но с любовью сохраняемого хлама. Доктор все не возвращался. Фон Шпинне встал, немного прошелся, заглянул на верхние полки: пыль, мышиный помет… попробовал, насколько прочно стоят стеллажи, и снова сел.
Ждать пришлось около получаса. Наконец, вернулся доктор, раскрасневшийся и взъерошенный, он держал в руках клеенчатую тетрадь.
– Еле отыскал, у нас всегда такой беспорядок!
– Кто виноват?
– Что? Ах да, конечно, виноваты мы, я вот тоже… ну, не получается организовать свою работу. Все на бегу, определенного места нет, а отсюда и беспорядок. – Он сел, полистал тетрадь. – Вот, значит, Мясников Осип Данилович, палата номер три. Кроме него в палате в разное время находились на излечении трое больных.
– Назовите мне фамилии этих троих, с которыми Мясников в разное время соседствовал.
– Пожалуйста, Савотеев Всеволод Петрович; кстати, должен вам заметить, очень интересный случай… – Доктор осекся, посмотрев в глаза фон Шпинне. – Понимаю, об этом позже. Кто у нас еще находился в палате номер три? Так, Колоянов Иван Трифонович и Золотарев Иван Капитонович.
– У вас записано, где они проживают?
– Конечно, однако в этом нет нужды. Все они находятся здесь.
– Все?
– Минуточку, я сверюсь. – Доктор полистал замасленные странички. – Прошу прощения, выписан Савотеев, совсем упустил из виду. Зато остальные на месте.
– Так-так… – Фома Фомич задумался. Доктор сидел и ждал, нервно загибая уголок на клеенчатой тетради. – Значит, вы говорите, Колоянов и Золотарев находятся здесь, а…
– Савотеев! – подсказал Закис.
– А Савотеев выписан.
– Да, да, – закивал доктор. – С этими двумя, с Колояновым и Золотаревым, можете встретиться прямо сейчас, если желаете…
– Непременно, но это позже, вначале расскажите мне о том, которого уже выписали, о Савотееве.
Неожиданно, без стука в дверь просунулась черноволосая голова майора. Фон Шпинне поймал себя на мысли, что не слышал звука его подкованных сапог, неужели переобулся?
– Вы еще не закончили? – спросил он деловито.
– Мы можем уйти, если мешаем вам, – сказал Фома Фомич.
– Ни в коем случае, – запротестовал майор. – Я, знаете ли, понимаю вашу службу. Сам, будучи гимназистом, мечтал служить в полиции. Мой кабинет в вашем полном распоряжении! – сказал и убежал. Услышав цоканье подковок, начальник сыскной улыбнулся.
– Итак, Савотеев, – напомнил фон Шпинне.
Глаза доктора при упоминании этого имени оживились, заблестели, а пальцы в долю секунды свернули клеенчатую тетрадь в трубочку.
– Как я уже говорил, этот Савотеев очень интересный случай. Я даже написал научную работу, наблюдая его.
– Вот как, и что же в этом Савотееве, позвольте полюбопытствовать, интересного?
– Необычайно редкое заболевание. Скажу вам больше, описания подобного заболевания я нигде не встречал, поэтому мне самому пришлось описать его и придумать название…
– И как же вы назвали его, это заболевание? Ну-ну, не стоит смущаться.
– Синдром Закиса! – тихо проговорил доктор и тут же скороговоркой добавил: – Но есть еще второе название.
– Второе?