Происшествие в городе Т

– Где убитый? – пряча в карман «документ», уже без кривляния спросил Кочкин. При этом голос Бима и его взгляд приобрели такую властность, что городовой (так до конца и не понявший, кто перед ним стоит) невольно вздрогнул и даже отшатнулся назад, чем вызвал у притихших зевак мстительный смешок.

– Там! – только и смог произнести городовой, паралитически мотнув головой в сторону полуприкрытых дверей Пядниковского дома.

Длинный темный коридор второго этажа был пуст. В разбитое, выходящее на улицу окно донеслось: «В капусту порубаю!» Фома Фомич едва заметно улыбнулся.

– Эй! – подал голос Кочкин.

На этот призыв из дальней двери выглянула круглая, почему-то без фуражки, голова околоточного надзирателя. Завидя фон Шпинне, он взмахнул рукой и прокричал:

– Ваше высокоблагородие, сюда!

– Пока я осматриваю место преступления, – вполголоса обратился начальник сыскной к Кочкину, – ты пробеги по дому, может быть, что-нибудь увидишь, услышишь. Жителей не настораживай, прикинься дураком.

Меркурий кивнул и тут же растворился в коридорном полумраке доходного дома.

Фома Фомич, идя на зов околоточного, вошел в небольшую, крайне запущенную комнатку. В нос ударил резкий неприятный запах. В комнате кроме лежащего на кровати трупа Агафонова было трое живых: околоточный; сидящий за шатким столом и составляющий протокол письмоводитель Сиворин и еще какой-то человек, крутящийся возле тела.

– Это кто такой? – указывая на него, спросил начальник сыскной.

– Фельдшер наш квартальный, он с нами завсегда на смертные случаи выезжает…

– Ну, что скажешь, фельдшер?

Тот захлопал красными больными глазами и ответил:

– Задушили, ваше высокоблагородие!

– Ну, это я и без тебя вижу. Ты мне скажи, когда смерть наступила?

– Утром, часов в пять, не позже, – сказал тот быстро и уверенно.

– И как это у тебя получается так точно время смерти установить? – недоверчиво спросил его фон Шпинне.

Фельдшер замялся, и тут же вперед вылез полицейский с пояснениями:

– У него дар такой, все доктора говорят, что вернее него никто время наступления смерти не определяет.

– Вот как? Так ты, значит, у нас феномен? Это хорошо. А чем это так разит? На трупный запах не похоже, да и рано еще трупу пахнуть!

– Скипидар, ваше высокоблагородие, – ответил околоточный.

– Почему скипидар?

– Покойник, царствие ему небесное, художником был. – Полицейский скосил глаза на кровать и набожно перекрестился.

– Художником был… – в задумчивости повторил фон Шпинне и медленно окинул взглядом комнату. – А почему я никаких картин не вижу?

– Ну, не знаю… у него к вину было пристрастие, может, пропил.

Начальник сыскной наконец обратил свое внимание на труп. Он подошел к кровати: на смятых и рваных простынях лежал мужчина лет тридцати, не более. Широко открытые, с сеткой мелких кровавых трещинок глаза мертво смотрели в потолок. Лицо мужчины, может быть, и не такое ужасное при жизни, сейчас изломала страшная гримаса удушья. Вокруг шеи шла проминающая гортань узкая сине-багровая полоска. Руки со скрюченными пальцами лежали на груди крест-накрест.

«Все как-то слишком аккуратно, – подумал про себя Фома Фомич, – ни следов борьбы, ни орудия преступления…» Начальник сыскной по опыту знал, что обычно убийца оставляет на месте преступления веревку, которой душил свою жертву. Зачастую эта веревка так и остается намотанной вокруг шеи. А вот когда орудия преступления нет, это может говорить только об одном – душили специальной удавкой с деревянными ручками, такую бросить жалко.

– Кто сложил ему руки, вы или фельдшер? – обернулся начальник сыскной к околоточному.

– Никак нет, ваше высокоблагородие, так и лежал, – ответил тот и, толкая в спину, подвел к Фоме Фомичу женщину средних лет с грубым, почти мужицким лицом и перепуганными глазами. Ситцевое платье в мелкий набивной цветочек чуть тесновато – по моде, на голове дурацкая шляпка с каким-то невероятным бумажным цветком, надетая второпях задом наперед. Хотя Фома Фомич поймал себя на мысли, что с этими шляпками никогда нельзя сказать точно, где у них перед, а где зад.

Начальник сыскной вопросительно посмотрел на околоточного.

– Квартирная хозяйка! – пояснил тот.

– Это вы обнаружили труп? – спросил ее фон Шпинне. Хозяйка сделала неопределенное движение головой, которое можно было расценить как «да, это я его обнаружила», а можно было понять как «нет, это не я!».

– Она обнаружила, она, – проговорил околоточный.

– А почему не отвечает, глухонемая?

– Пугается.

Внимательно всмотревшись в лицо квартирной хозяйки, а потом почувствовав и запах, исходящий от нее, Фома Фомич понял, что та – не оторопевшая от случившегося, а мертвецки пьяная и просто каким-то малообъяснимым чудом держится на ногах. Еще начальник сыскной понял, что ничего вразумительного она ему не скажет, по крайней мере пока. Поэтому он велел увести ее с глаз долой. Когда околоточный вернулся, фон Шпинне принялся расспрашивать:

– Кто убитый?

– Агафонов, художник, как же его звали-то? – наморщил лоб околоточный.

– Не надо как звали, – остановил его фон Шпинне, – мне это без надобности. Скажите лучше, чем он зарабатывал себе на жизнь?