– Известно чем – художествами.
– Какими именно художествами?
– Картинки там разные по купеческим домам, у кого потолок, у кого стены. Львы, русалки, олени с вот такими вот рогами – красиво. Я видал у пристава у нашего, у Чепурнова!
– Агафонов расписывал?
– Чего расписывал? – Глуповатое лицо околоточного стало еще глупее.
– Я спрашиваю, Агафонов, – начальник сыскной кивнул в сторону трупа, – расписывал дом у пристава Чепурнова?
– У пристава другой расписывал, похоже просто, я для примера сказал.
– А кроме стенной росписи он еще что-нибудь рисовал? Может быть, иконы?
– Иконы? – Околоточный скосил глаза сначала влево, затем вправо, сощурился. – Чего не знаю, того не знаю, может, и рисовал – художник…
– Вы хорошо осмотрели место преступления?
– Так точно, ваше высокоблагородие!
– Я так понимаю, что орудия убийства вы не нашли?
– Никак нет, не нашли!
– Жильцов опросили?
– Да пустое это дело, – ответил Падов и махнул рукой.
– Почему пустое?
– Тут такие люди живут, которые говорить не любят, тем более с полицией. У них тут свои законы, поэтому если кто чего и видел, все равно не расскажет. Торфяная улица такое место, где нашему брату не рады. Здесь убийства почитай каждый месяц случаются.
– И все они остаются нераскрытыми? – спросил фон Шпинне.
– А кто их будет раскрывать, кому они, эти люди, нужны? Вот он, прости господи? – Падов указал на труп Агафонова. – Он при жизни никому не нужен был, а сейчас и подавно. Увезут, закопают и забудут.
Начальник сыскной стоял посередине комнаты и думал, что прав околоточный, никому эти люди не нужны. Вот и он сам прибыл сюда лишь только потому, что есть подозрения о связи Агафонова с покушением на губернатора. Громыхая тяжелыми сапогами, вошли два санитара с деревянными носилками и шумно опустили их на пол возле кровати.
– Можно забирать? – спросили они одновременно и так зычно, что Фома Фомич невольно вздрогнул.
– Забирайте. – Начальник сыскной еще раз внимательно посмотрел на труп и шагнул в сторону, давая возможность санитарам подойти к кровати. Те машинально, было похоже, что по многолетней привычке, перекрестились и без усилий перенесли тело на носилки. Околоточный и фельдшер в этот момент, дабы не создавать сутолоки, вышли в коридор. Начальник сыскной стоял вполоборота к кровати, ему было неприятно смотреть на работу санитаров, но долг обязывал. Лишь только они подняли труп, фон Шпинне краем глаза заметил, что на кровати осталась лежать какая-то черная тряпица. Он подождал, пока вынесут покойника, подошел к кровати и взял тряпицу в руки. Это была дамская кружевная перчатка…
Начальник сыскной подозвал к себе околоточного.
– Что вы можете сказать по поводу вот этой вещицы?
– Это что ж такое? – любопытно вытянулся вперед тот.
– Дамская перчатка, – помог ему фон Шпинне. – Она лежала под трупом. У вас есть соображения, как она могла туда попасть?
– Как попасть? – забегал, заметался взглядом полицейский. – Ну, известно как, обронил кто-нить.
– Нет, не получается. Если бы кто-то обронил, как вы говорите, перчатка лежала бы сверху тела, а не под ним.
– Ну, тогда не знаю, – выдохнул Падов и обреченно опустил руки.
Фома Фомич почти вплотную приблизился к нему и, глядя в его маленькие настороженные глазки, спросил:
– Скажите, господин околоточный надзиратель, а вам разве не интересно узнать, как эта перчатка попала на место преступления?
– Интересно, – медленно проговорил тот и опустил глаза. Он, разумеется, врал. Ему было это нисколько не интересно, он вообще не любил свою работу. Нет, служба в полиции ему нравилась теми возможностями, которые она предоставляла. Хоть и маленькая, но власть. А вот прямые обязанности были ему в тягость. Он и сейчас никак не мог дождаться, когда же это все закончится. Начальник сыскной приехал, чего-то выспрашивает, какая-то перчатка. А всего делов-то, что маленького человека убили. Да и то еще вопрос. Может быть, он сам на себя руки наложил! Из всех происшествий, связанных с трупами, ему более всего приходились по душе самоубийства. Там все проходило быстро, формальности занимали полчаса, если не меньше, а вот убийства – тут времени уходило чуть ли не весь день.
– А вот, глядя на вас, нельзя сказать, что вам интересно, – вывел из задумчивости околоточного фон Шпинне. – Мне кажется, вам просто хочется поскорее убраться отсюда, да и время сейчас обеденное… А знаете что, господин околоточный, вы идите, идите, мы уж как-нибудь сами. Свою работу вы выполнили, место преступления осмотрели, протокол составили, теперь настал наш черед.
– Ну, тогда прощайте! – весело сказал околоточный. Такой поворот ему нравился.
Когда Кочкин после обследования доходного дома вошел в комнату Агафонова, там был только начальник сыскной, который перекладывал с места на место старые подрамники.
– Ничего не говорит в пользу того, что наш художник занимался иконописью, – сказал он, увидев чиновника особых поручений.
– Так он был художником? – спросил Меркурий, заглядывая за печку.