Происшествие в городе Т

– Когда я беседовал с настоятелем, он тоже мне сказал, что первое происшествие у них в храме случилось, когда еще снег лежал… Что-то слова совпадают, как будто бы сговорились, не находишь?

– Да нет, скорее всего, просто снег еще лежал, – сказал Меркурий и рассмеялся.

– Так-так, занятно, очень занятно. А он ее рассмотрел, сможет узнать?

– Увы, лицо женщины закрывала плотная вуаль…

– То же нам говорил и извозчик. Вуаль – это скверно, очень скверно! Подобные женские штучки, конечно же, умиляют, если не мешают работе. – Фома Фомич внимательно посмотрел на Кочкина. – Лица ее он не видел, но, возможно, видел что-нибудь другое?

– Он видел ее руки.

– Она была без перчаток? – удивился Фома Фомич.

– Да, по крайней мере, так он говорит, и не нахожу причины, по которой он может врать.

– Дама в таком месте и без перчаток, – фон Шпинне искривил губы, – очень странно! Хотя почему мы решили, что это дама?

– Потому что так сказал извозчик.

– Вот именно, извозчик! – усмехнулся начальник сыскной. – Да нет, Меркуша, это дама, которая вполне могла не знать о печной заслонке, вполне…

– Он говорит, что у нее были перчатки, она держала их в руке, очевидно, сняла…

– Зачем? – вскинул брови Фома Фомич.

– Ну, я не знаю!

– Вопрос первый: зачем даме, если это дама, посещать столь неблагополучное место, которым является Торфяная улица?

– Какая-нибудь нужда.

– Ты прав, Меркуша, нужда. И если учесть, что приехала она не на Кутумовскую, а на Торфяную, это крайняя нужда. Теперь мы знаем, к кому приезжала незнакомка.

– Зачем?

– Зачем – это очень и очень сложный вопрос. Ведь ты, Меркуша, не все знаешь, оставим ответ на потом. Сейчас же поговорим о перчатках. Почему она их сняла? Не хотела же, в самом деле, удивить своими руками Артемия Трифоновича? Руками, руки… а что, кстати, руки? Какие они у нее, хоть это он заметил?

– Белые, холеные. На правой, на безымянном пальце, рядом с обручальным кольцом перстенек.

– Да? Перстенек! – Глаза фон Шпинне сузились до щелок, до бритвенных прорезей. – Перстенек! – повторил он еще раз и даже причмокнул. – Надеюсь, вещица запоминающаяся?

– Камушок красенькой, востренькой! – очевидно, подражая Артемию Трифоновичу, сказал Кочкин.

– И разглядел же, черт одноглазый, а может быть, врет?

– Да видит он, хорошо видит, я проверил. Булавку на пол уронил и вроде как не заметил, а он мне говорит: глядите, у вас булавка выпала!

– Ну, это хорошо, что видит, это хорошо… – Фома Фомич задвигал ящиками стола. Нужное оказалось в самом нижнем: женская кружевная перчатка, найденная на месте убийства Агафонова. – Правая! – показал Кочкину и принялся рассматривать кружева на свет. – Так и есть, на безымянном пальце, у основания кружева прорваны! Камушок красенькой востренькой. Это ее перчатка, ее! А руки, значит, белые, холеные, и обручальное кольцо. Замужем, стало быть.

– И еще… – Все это время стоявший Кочкин снова уселся на стул и хотел продолжить рассказ, но фон Шпинне остановил его:

– Погоди, попытаюсь угадать, что там еще было. Наверняка она что-то держала в руках, но это были не цветы, глупо в марте месяце с цветами… Что же это могло быть? – Фома Фомич потер подбородок, потряс головой. – Это был саквояж! Желтый или светло-коричневый… нет-нет, желтый, саквояж был желтый! А за то, что объяснил ей, где живет Агафонов, одарила его серебряным полтинником! Я прав?

– Правы, только не полтинником, а рублем.

– Щедра…

– Но откуда вы узнали?

– Да очень просто, запомниться она хотела. Черное платье – белые цветы, черное платье – желтый саквояж, рубль серебром. Все это сильно в глаза бросается, а следовательно, хорошо и надолго запоминается. Ты думаешь, наш новый знакомец запомнил бы ее, если бы она не сунула ему рубль? Нет, не запомнил бы, даже несмотря на приметный желтый саквояж. Мозги ведь давным-давно пропиты, интереса никакого, на все наплевать, а тут рубль серебром. Вот он и начал благодетельницу свою рассматривать. Ведь я уверен, она вначале заплатила, а потом принялась спрашивать, тем самым вызвав к себе интерес. Для похмельного человека рубль серебром сродни чуду, а тот, кто ему этот рубль дал, похож на мессию. Как же его забудешь, невозможно его забыть! Она и перчатки потому сняла, чтобы Артемий Трифонович камешек заметил, след оставляла!

– Ну, для этих целей могла бы на все пальцы перстни надеть! – заметил Кочкин.

– Э, нет! Перстенек с красным камнем – это не просто перстенек с красным камнем…

– А что же?

– Указка это, Меркуша, и, между прочим, для нас с тобой указка, кого искать нужно…

– Не понял.

– Этот перстенек кто-то носит, женщина замужняя носит и не знает, что ее под монастырь враги подводят! Так-то! Свалить на нее все хотят, убийство Агафонова например, да и с Агафоновым… – Фон Шпинне ударил тыльной частью правой руки по ладони левой.

– А что с ним не так?

– Сейчас, Меркуша, я тебя удивлять буду. Икона, которую мы нашли в его комнате, не икона!

– А что же?

– Вот взгляни и скажи мне, что это такое?