– Да пустое это все, господин секретарь. Мне тоже порой привидится всякое, хоть садись да роман пиши. Вы передали сверток графине?
– Нет!
– Что значит «нет»? А куда же вы его дели?
– Куда и всегда, снес в кладовую, сдал под роспись. У нас такой порядок заведен. Графиня, она этими подарками не интересуется. Народец, сами знаете, какой прижимистый, порой несут разное, случается, что откровенный сор…
– Однако Лесавкина получила от графини почтовую карточку…
– Со швейцарским видом?
– Верно.
– Так это я их отправляю!
– Чтобы дарители не обижались?
– Ну да!
– Скажите, господин Клюев, а какова судьба этих подарков, что с ними потом происходит?
– Никогда не приходило в голову поинтересоваться, видимо, куда-то деваются.
Начальник сыскной задумался. Если то, что говорит секретарь, правда, значит, графиня не получала подарка от вдовы Лесавкиной, следовательно… и вдруг неожиданная мысль блеснула в голове Фомы Фомича. Он стал рыться в своем портфеле и как бы невзначай выронил на стол перчатку, найденную на месте убийства Подкорытина.
– О! – не смог сдержать эмоции Клюев.
– Что? – Лицо фон Шпинне не выражало ничего, кроме спокойной наивности, а глаза сверлили секретаря.
– У вас перчатка Елены Павловны!
– Вот эта? – Фома Фомич поднял предмет женского туалета, который сам же намеренно и выронил, быстро спрятал в портфель и только после этого спросил: – А почему вы решили, что перчатка принадлежит графине?
– Ну, – Клюев замялся, – я видел на ней эту… эти перчатки.
– Вот как! – воскликнул начальник сыскной. Будучи довольно опытным в подобных делах, даже он не успевал за быстро меняющейся ситуацией. Еще десять минут назад он вошел в губернское правление с твердым намерением испросить у губернатора позволения допросить Елену Павловну. Несколько секунд назад был уверен в том, что от допроса графини Можайской ему придется отказаться. И вот теперь снова нужно обращаться к губернатору.
– Скажу вам правду, господин Клюев, я человек наблюдательный. Не скажу, что очень, но, по крайней мере, достаточно наблюдательный. Однако вряд ли бы мог вот так на глазок утверждать…
– Поверьте мне, Фома Фомич, я знаю, что говорю! – горячо заверил начальника сыскной Клюев. После секундного раздумья фон Шпинне стал задавать секретарю какие-то странные, на первый взгляд не имеющие к делу никакого отношения вопросы. Спросил о здоровье матери, о том, что Клюев думает о последних высказываниях Франца-Иосифа, настало ли время вводить в России конституцию, много еще других и вдруг:
– Вы влюблены в Елену Павловну?
– Да, очень! Простите, не понял вашего последнего вопроса…
– Ничего страшного, он снимается. Ну, что же, господин Клюев, спасибо вам за исчерпывающие ответы. Вы мне очень помогли, а теперь можете постучать. – И Фома Фомич указал на дверь губернаторского кабинета.
Глава 35
Губернатор в ужасе
Граф принял начальника сыскной сдержанно, кивнул и указал пальцем на стул. После чего вынул из кармана часы, открыл и сказал, чуть пожевав губами:
– Если можно, господин полковник, то покороче. – Он постучал ногтем по циферблату, давая понять, что времени у него совсем мало. Затем, не закрывая, положил часы перед собой. Это должно было, по всей видимости, напоминать о скоротечности жизни, тем более такой замечательной, как жизнь его превосходительства. – Итак, я вас слушаю! Надеюсь, вы пришли сообщить о некоторых успехах на ниве розыска?
– Я пришел к вам, ваше превосходительство…
– Послушайте, Фома Фомич, – прервал его губернатор, которому вдруг под хвост попала либеральная шлея, – давайте обойдемся без официоза. Обращайтесь ко мне «Иван Аркадьевич», так будет проще и для вас, и для меня. Продолжайте.
– Я пришел к вам, Иван Аркадьевич, с просьбой.
– Вот как. И что же это за просьба?
– Расследование, которое я сейчас провожу, зашло в тупик…
После этих слов начальника сыскной уголки губ Ивана Аркадьевича вздрогнули и поднялись вверх, слегка, но этого было достаточно, чтобы придать его лицу ехидное выражение.
– Расследование зашло в тупик, – повторил вслед за фон Шпинне губернатор. Он даже не пытался скрыть, что это доставляет ему удовольствие. Разумеется, не то, что расследование зашло в тупик, это как раз было для его превосходительства неприятным, а то, что в тупике оказался этот столичный выскочка, немчура поганая – фон Шпинне.
Надо заметить, отношение губернатора к людям всегда колебалось от полного обожания до полного же неприятия одного и того же человека. Его превосходительство сначала любил безмерно, потом ненавидел, затем снова любил, и это могло происходить по нескольку раз на дню. Да какое там на дню – для того чтобы кого-то полюбить, потом возненавидеть, потом снова полюбить, графу иногда требовалось не больше пятнадцати минут.
– И что же вы предлагаете, полковник? Мне самому заняться этим расследованием?
– Что вы, Иван Аркадьевич, я далек от этой мысли. Боюсь, если вы займетесь сыском, полиция останется без хлеба.
– Почему?
– С преступностью будет покончено раз и навсегда!