– А для меня постижимо, – без всякого смущения заявил фон Шпинне.
– Да? Ну, что же вы, просветите и меня.
– Охотно, за этим я, собственно, и пришел. Вы, надеюсь, помните, что прокричал напавший на вас Савотеев?
– Хотел бы забыть, да не могу. Он прокричал: «Уступи место, самозванец!». Я до сих пор не возьму в толк, какое место и кому должен уступить…
– Вы этого не понимаете и сейчас? – спросил Фома Фомич, переводя взгляд с лица губернатора на кипарисовую доску и обратно, тем самым как бы направляя ход его мыслей. Губернатор был все же старым человеком, его мозг работал не так продуктивно, как прежде, в молодые и зрелые годы, но тем не менее он понял.
– Вы хотите сказать, что я… – Губернатор на мгновение закрыл глаза и тряхнул головой. – Нет-нет, Савотеев требовал от меня, чтобы я уступил вот это место? – Граф ткнул пальцем в кипарисовую доску, ткнул очень сильно. Доска поехала по столу, а сам граф ушиб палец, охнул и прикусил его. – Это место? – прокричал он, не вынимая палец изо рта.
Не говоря ни слова, фон Шпинне кивнул.
– Так. И вы говорите, что в той комнате, где обнаружена эта… эта вещь, – губернатор протянул руку к псевдоиконе, но, не коснувшись, отдернул, – обнаружили также перчатку, принадлежащую моей жене?
– Я это утверждаю.
– Полковник, давайте говорить честно. Вы подозреваете мою жену в том, что это она организовала нападение на меня?
– Ваше превосходительство, об этом еще рано говорить, прежде нужно побеседовать с Еленой Павловной. Кто знает, возможно, она рассеет все подозрения или они рассеются сами собой.
– Возможно, рассеются… а вдруг нет, вдруг нет? – Губернатор мрачно задумался. Он уже давным-давно забыл о времени, о лежащих на столе часах с открытой крышкой, о неотложных и важных делах, которых у него, возможно, и не было. – Знаете, Фома Фомич, я вам должен кое в чем сознаться. Вернее, не сознаться, «сознаться» звучит как-то уж очень, очень… в общем, я хочу кое-что вам рассказать. Рассказать то, что произошло в начале того дня…
– Какого дня?
– Того дня, – граф вымученно улыбнулся, – когда на меня напали. Так вот, то, что случилось в тот день, – я считал это неважным. Нет, не то чтобы вовсе неважным, напротив, очень важным, но важным только для меня и моей жены Елены Павловны. Теперь же понимаю, что должен рассказать об этом вам. Но хочу сразу же предупредить. Этот рассказ затрагивает интимную сторону нашей с Еленой Павловной жизни, и поэтому надеюсь, что все останется между нами.
– Даю вам честное слово дворянина.
Губернатор рассказал Фоме Фомичу о письме без подписи, которое, как мы помним, получил за несколько дней до того, когда с ним случилась неприятность, названная впоследствии падкими до сенсаций газетчиками нападением. Его превосходительство говорил тихо, как на исповеди. Фон Шпинне внимательно слушал, не задавая вопросов и лишь изредка кивая.
– Жаль, что вы, Иван Аркадьевич, уничтожили это письмо, очень жаль, – проговорил начальник сыскной, лишь только губернатор закончил свой рассказ.
– Но что оно могло дать нам, это письмо?
– О, многое! Мы бы постарались установить автора.
– Как? – вяло поинтересовался граф.
– По почерку.
– Сличать почерк в письме с образцами почерков всего Татаяра?
– Нет, – улыбнулся подобной перспективе Фома Фомич. – Такую колоссальную работу нам вряд ли бы пришлось проделать. Человек, написавший вам письмо, скорее всего, находится в пределах этого здания и может быть кем угодно…
– Например?
– Например, – фон Шпинне понизил голос до мистического шепота, – например, ваш секретарь, господин Клюев.
– Клюев, вы думаете? – И тут же отмахнулся: – О чем вы говорите, какой Клюев, уж кого-кого, а его почерк я хорошо знаю!
– Но вы забываете о том, что почерк можно изменить, даже подделать.
– Если письмо, полученное мною, было написано измененным почерком, то какие у нас с вами шансы определить писавшего, я говорю в том смысле, если бы письмо сохранилось?
– У нас с вами действительно нет никаких шансов, но они есть у специалиста-графолога. Определить, кто писал то или иное письмо, для него не составит никакого труда, даже если это написано левой рукой.
– Как вы полагаете, оно может быть связано с нападением?
– С нападением может быть связано что угодно, в том числе и это письмо, – уклончиво ответил фон Шпинне. – Письмо это очень важно, но я должен вернуть вас, Иван Аркадьевич, к началу нашего разговора, к моей просьбе…
– Какой просьбе?
– Позвольте мне побеседовать с Еленой Павловной.
Губернатор задумался. Он думал долго и мучительно, лицо его то и дело искажали гримасы, будто бы невидимые руки мяли и скручивали кожу лба и щек. На графа было больно смотреть. Наконец губернатор вздохнул и, прихлопнув ладонью по столу, сказал:
– Хорошо, поговорите с ней, но у меня одно условие: содержание разговора с Еленой Павловной вы передадите мне слово в слово. И еще: этот разговор должен происходить без свидетелей и без протокола! – Иван Аркадьевич развел руками, как бы давая понять начальнику сыскной, что в противном случае будет против этой беседы.
– И еще… – пряча в портфель кипарисовую доску, сказал фон Шпинне.