– Это еще не все? – Губернатор округлил глаза.
– Нет, ваше превосходительство, у меня вопрос.
– Задавайте.
– Ваша жена, Елена Павловна, часто посещает могилу покойного мужа?
– А почему вы меня об этом спрашиваете?
– Мы нашли кучера, который показал, что за день до убийства Подкорытина подвозил на Торфяную к дому Пядникова женщину в черном платье, лицо под вуалью, а в руках букет бумажных хризантем. И он, этот кучер, предъявил нам черную ажурную перчатку, которую эта женщина обронила у него в пролетке…
– Погодите, но ведь вы говорили, что нашли перчатку на месте убийства?
– Да, но это была первая перчатка, а та, о которой я вам говорю, вторая! – В подтверждение своих слов начальник сыскной откинул клапан еще не застегнутого портфеля и показал графу обе перчатки. – Вот!
– Это… Ну, кучер… Когда он, в какой день… – Мысли графа путались, он не мог сформулировать вопрос, однако фон Шпинне понял, что тот хотел спросить.
– В какой день кучер подвозил на Торфяную женщину в черном?
– Да, – выдавил из себя губернатор.
– Это было… – Начальник сыскной назвал дату и предположительное время.
– В этот день Елена Павловна ездила на кладбище, и именно с букетом бумажных хризантем. Ее покойный муж очень любил эти цветы, по крайней мере, она мне так говорила… Получается, что она поехала не на кладбище, а… Хорошо, полковник, я сейчас плохо соображаю, вы уж меня извините. Поступайте так, как мы с вами условились.
Глава 36
Беседа фон Шпинне с графиней Можайской
Чего меньше всего ожидала Елена Павловна, так это беседы с начальником сыскной полиции. Когда вечером на ее половину поднялся Иван Аркадьевич и сказал, что завтра в четверть двенадцатого с ней желает говорить Фома Фомич фон Шпинне, она предавалась приличествующему для знатной дамы занятию: решала, что ей в конце концов такое сделать, какой подвиг совершить, чтобы раз и навсегда убить скуку. Скука живет во всех углах, во всех закоулках этого ненавистного дома. Здесь все, решительно все пропитано скукой, начиная от стоящего у входа угрюмого жандарма (после нападения поставили), от которого даже в жару пахнет влажной конской попоной, и заканчивая венчающим конек дома просечным флюгером – прокопченным, трубящим в дудку герольдом. Скука, от нее ведь так устаешь!
– А кто это, фон Шпинне? – спросила у мужа удивленная Елена Павловна.
– Господин фон Шпинне – это начальник губернской сыскной полиции, – ответил граф, и скука тотчас же отступила.
– А что ему нужно? – Елена Павловна смотрела на мужа ясными чистыми глазами. Ни тени смущения или страха. Нет, не такой реакции ожидал губернатор от своей жены, направляясь сюда. Он ожидал, надеялся на испуг и был сильно разочарован. Не то чтобы испуга, даже маленького волнения не угадывалось в поведении Елены Павловны. Она или превосходно владела собой, или на самом деле ничуть не страшилась предстоящей встречи с полицейским. – Что ему нужно? – повторила графиня свой вопрос.
– У него к вам небольшой разговор.
– Небольшой разговор? Как мило! Вы не находите, что это по меньшей мере глупо – разговаривать с человеком, которого никогда не видел?
– Глупо? Может быть, вы и правы. Но тем не менее я настаиваю, вам придется поговорить с начальником сыскной и ответить на все вопросы, которые он задаст…
– Вы мне приказываете?
– Понимайте это как вам будет угодно! – Его превосходительство развернулся на каблуках и ушел. Ни одного лишнего движения, спина прямая, так уходят настоящие мужчины, уверенные в себе и своей правоте. Мужчины, которым было еще что сказать, но они не сказали.
Графиня Можайская, как мы упоминали ранее, была очень красивой женщиной, но кроме красоты, неизвестно по какой причине, природа одарила ее еще и умом. Да, да! Но оговоримся, это был специфический ум, сугубо женский. Поэтому-то остаток вечера после ухода мужа она посвятила не поискам ответа на вопрос, что же нужно от нее начальнику сыскной, а фантазиям на тему, как может выглядеть человек, носящий фамилию фон Шпинне. Сколько она ни старалась (а она очень старалась), начальник сыскной в ее воображении не желал выглядеть по-человечески. В голову лезла всякая восьминогая шерстистая дрянь, да так назойливо, что пробило уже половину первого ночи, а сон все не шел к графине. Пришлось встать и принять успокоительные капли. Горечь во рту какое-то время напоминала о выпитом лекарстве. Затем мысли, точно прибывающий на станцию поезд, замедлили свой ход и остановились. Было слышно, как мерно и успокоенно бьется сердце – тук, тук, тук. Елена Павловна уснула.