Прокаженные. История лепрозория

Больно ей, вижу… горит у нее, а крепится. Придет, поможет убрать хату, по хозяйству, починку сделает… Так, значит, это вы ее дочка? – снова залюбовалась она Лилей и продолжала:

– Может, она и жила б еще долго… Да любовь тут вышла у нее. Жил у нас учитель один, тоже прокаженный, молодой, хороший был человек. За год или два до смерти они вроде как поженились, хотя жили в разных хатах… А тут она беременная стала. Фершал-то наш все уговаривал удалить плод: зачем, говорит, тебе ребенок прокаженный! А она – ни за что. Вот рожу, говорит, ребеночка… – а сама задумается и потом зальется слезами. «Неужели, Феклушка, и он, ребеночек-то, будет такой же, как я?» А я ей и скажи: известно, говорю, такой же, лучше, говорю, Феденька, согласись, легче будет. А она так даже затрясется, бывало. Нет, говорит, не будет он прокаженным! Вот, говорит, не будет никогда. А глаза как звездочки горят. Не будет, говорит, он прокаженным! И губы аж стиснет. Довольно и того, говорит, что я такая! Довольно и моего одного страдания, а он будет жить и радоваться… Будет! Будет! – говорит… Вот какая была. Ну, вскорости тут она захворала, слегла, а под Троицын день девочку родила. Так уж была рада, так рада, насмотреться не могла. А вскорости упокоилась. Ребеночек остался с отцом тута же, хотя покойница и сказала перед смертью, чтобы, значит, ребеночка в город отправить, не оставлять… Да куда ж, спрашиваю, в город-то? Кто ж, говорю, возьмет ребенка-то от прокаженных родителев? А она вздохнет, уставится глазами в потолок – а сама белая, как эта стенка, и худая-худая. Махнет рученькой – дескать, верно: некуда. Делайте уж что хотите… А наутро преставилась. Ребеночек-то остался с отцом. Кормить надо грудью. Бегал он туда, на здоровый двор, санитарок просить – не возьмется ль кто покормить? Все боялся, что помрет ребеночек, а вынянчить страсть как хотелось! Куда там! Разве согласятся? А тут была Марина, царство небесное, с молоком ходила. Тоже прокаженная. Взялась выкормить и вынянчить… Боялся он, как бы не помер ребеночек, а к Покрову и сам застудился да и пошел вслед за покойницей. Дюже любил он ее… А потом Марина хлопотать принялась – не найдутся ли добрые люди взять девочку… Отыскались какие-то дальние сродственнички – приехали, забрали. И что с той девочкой стало – сказать вам ничего не могу; может, тоже заболела иль умерла, ничего с тех пор о ребеночке не слыхала. – Феклушка умолкла и, точно вспомнив нечто важное, потянулась лицом к Лиле.

– А вы-то, голубушка, милая, как ее дочерью стали?

Может, я, старуха дурная, в толк чего не взяла, а понять не могу – почему вы ее дочь? – и она с напряженным любопытством уставилась на Лилю.

– Ребенок, о котором вы рассказали, – это я! – в радостном возбуждении ответила Лиля.

– Это какой же ребеночек? – не поняла Феклушка, стараясь припомнить, о каком еще ребеночке рассказывала она.

– А вот тот, которого не хотели кормить санитарки со здорового двора.

– О господи! – заволновалась старуха. – Дура-то ведь старая… Разжуй да в рот положи. Как же это я не поняла? Ах ты, царица небесная! Голубушка ты моя, бедная! – и Феклушка начала было причитать.

Но тут поднялся доктор Туркеев.

– Вот что, – сказал он Лиле, деловито протирая очки. – Мне некогда. Я пойду, а когда кончите разговор – придете ко мне.

«Удивительный эпизод, – думал он, шагая с больного двора. – Обратите внимание, какие шутки она проделывает с людьми… Прямо сфинкс, а не болезнь… Вот каковы бывают ее капризы».

Он был радостно настроен оттого, что проказа способна на такой фокус.

«Если бы она всегда так капризничала!» – улыбнулся он.

Лиля вернулась с больного двора поздно вечером, пробыв там часов пять.

Она казалась сосредоточенной, серьезной, хотя чувствовалось, что удовлетворена она глубоко, радостно переживает встречу с Феклушкой.

– На могиле были?

– Была.

– И отцовскую посетили?

– Да.

– Как понравилась вам Феклушка?

– Она очень бедная.

– Нет, она очень счастливая. Ей уже восьмой десяток. А вот живет. В ее положении люди не живут так долго.

– И все-таки она бедненькая.

Вероятно, было уже часов десять. На докторском диване лежало постельное белье, одеяло, подушка. Доктор решил, что Лиля заночует в кабинете.

– Если захотите спать, то располагайтесь вот тут, – сказал он, намереваясь уходить. – Ужин вам подадут, я распорядился.

– Спасибо, но я не хочу, милый доктор.

– Тогда ложитесь спать – ведь устали?

– Нет, не устала.

– В таком случае вот вам книги… А я пойду.

– Сергей Павлович, милый… О чем я хочу вас попросить…

– Сделайте одолжение.

– Вот о чем, – замялась она и опустила голову.

– Ну, говорите, не стесняйтесь, – подбодрил он ее тем теплым участливым тоном, который так хорошо знал весь лепрозорий.

– Извините меня, Сергей Павлович, что я заставляю вас… Но сделайте это, если не для меня, то – для Семы.

– Для Семена Андреевича я всегда и все сделаю, что в силах, – улыбнулся он.

– Я хочу, чтобы вы меня освидетельствовали, вот тут, сейчас…

– Это на предмет чего же? – удивился он.