Прокаженные. История лепрозория

Федор молча поднялся, засуетился, отыскивая стул для гостя.

– Ты не беспокойся, Федор. Я на минуточку, – сказал он. – Пришел просто проведать.

– Спасибо, Семен Андреевич, – глухо отозвался Федор.

– Ну, как жизнь?

– Какое ж наше житье, – поправил он очки, – житье, житье, как встал, так и за вытье. Присаживайтесь, – подвинул он ему стул.

Но Семен Андреевич не сел и, пройдя к Любочкиному углу, остановился, рассматривая девочку, точно видел ее в первый раз. Потрогал куклы и опять пристально посмотрел на нее.

– Сколько тебе лет, Любочка?

– Восьмой годик идет, – услужливо отозвалась Авдотья.

– Хочешь конфет? – и он протянул ей горсточку конфет.

Девочка смутилась и покраснела, затем вопросительно взглянула на мать и, встретив разрешающий взгляд, неуверенно протянула руку.

– А ведь тебе пора в школу, красавица, – продолжал Семен Андреевич, – куклы куклами, а читать и писать – тоже надо.

Любочка опустила глаза.

– Кто ж учить-то ее станет? – вмешалась Авдотья. – Школы ведь нет и учителей – тоже. Разве Вера Максимовна… Да ведь ей некогда…

– Школ много, – заметил Семен Андреевич и снова уставился на девочку так, что Авдотье стало вдруг как-то не по себе.

– Где ж эти школы? – взглянула она на него, чуть хмурясь.

Но он не отозвался и принялся рассматривать куклы.

– Скажи-ка мне по-дружески, Любочка, ты хочешь учиться?

Она улыбнулась.

– Хочу.

– А ты поехала бы в город, чтобы там учиться?

Девочка с удивлением взглянула на него и, не зная, что отвечать и зачем ему надо знать все это, опустила голову.

– Чего ж ты молчишь?

– Мама не отпустит, – едва слышно сказала она.

– Мама не отпустит? – задумался он и нахмурился. – А если б отпустила?

Любочка посмотрела сначала на мать, потом – на отца, улыбнулась смущенно, наклонила голову. Было ясно, что она согласна ехать.

Семен Андреевич привстал, принялся расхаживать по комнате.

– Это хорошо, что ты хочешь учиться, – сказал он ободряюще, – очень хорошо. Молодец. Ты будешь жить в городе, учиться в школе, научишься читать, писать, а когда вырастешь большая, мы из тебя сделаем полезного для всего социалистического человечества работника. Может быть, ты будешь врачом, или инженером, или, скажем, бортмехаником… Кем ты хотела бы быть, Любочка? – засмеялся он, не замечая изумленных взглядов родителей.

– Ишь ты, инженер, – тихо заметил Федор, и ему приятно стало оттого, что Любочка может стать инженером, если не на самом деле, то хоть в фантазии Семена Андреевича.

Авдотья молчала, косо посматривая то на Любочку, то на гостя.

– Значит, так и решим, – продолжал Орешников уже с подъемом, – ты хочешь учиться… Правильно?

Он потрепал девочку по щеке и, заторопившись, тотчас же вышел, оставив Уткиных, особенно Авдотью, в полнейшем недоумении.

– И что это за разговор такой? – косо посмотрела она на Федора. А тот снова опустился на скамью, предавшись своим мыслям, точно уже забыл и про вопрос жены, и про посещение гостя.

От Уткиных Семен Андреевич направился к Рябининой и попал в тот момент, когда Катя кормила Феденьку. Она прибыла в лепрозорий одиннадцать месяцев назад вместе с двухмесячным ребенком.

Семен Андреевич присел на стул и молчал, пока Катя кормила. Когда же она принялась укладывать ребенка, он сказал:

– Я пришел поговорить с вашим сыном, – при этом тон его был деловой, решительный.

– Поговорите, – отозвалась Катя и опустила налицо локон так, чтобы он закрывал темное пятно, зловеще выделявшееся над ее правой бровью.

– А так как ваш сын еще не научился разговаривать, – продолжал он тем же тоном, устремив на нее внимательный взгляд и перекладывая шапку из руки в руку, – мне надо потолковать с вами.

– Пожалуйста, – уставилась на него Катя.

– Вот что, – задумался Семен Андреевич, – мы с вами люди взрослые и понимаем – что к чему… Главное же, вы должны понять… И, кроме того, есть закон… Впрочем, не так… Закон законом, а жизнь берет свое, так тоже бывает…

– И даже непонятно – о чем вы ведете…

– Обождите и поймете. Я хочу спросить вас, Катя, ведь вы умная женщина и должны понять…

– Как же не понять, – отозвалась она, не понимая, однако, о чем будет речь.

– Вы согласились бы, – продолжал он, – если бы какая-нибудь хорошая семья в городе усыновила вашего ребенка? – неожиданно брякнул он, придавая тону своему какую-то особую решимость.

– Это Феденьку-то?

– Феденьку.

– Да на что ж он чужим людям? – всплеснула она руками.

– Это уж их дело.

– От прокаженных-то родителей?

– Именно.

– Да кто ж согласится? – воскликнула она.

– Представьте, что согласятся.

– Вот удивление… И даже не думала, – страшно заволновалась она, не зная, что делать.

– Никакого удивления тут быть не может, а так надо, – поднялся он, надевая шапку и трогаясь к порогу. – Подумайте хорошенько над этим вопросом, а часа через два скажете.

– Да как же так, чтоб чужим людям моего Феденьку? – необычайно забеспокоилась она. – Нет, это вы шутите, это зря… Ведь для себя я рожала-то, а не для чужих? Да и зачем он чужим? Господи, горе-то какое! – недоуменно причитала она, почувствовав нечто значительное и тревожное в тоне, каким разговаривал с нею Семен Андреевич.