Прокаженные. История лепрозория

Сквозь его возвышенное высказывание о «несправедливости» (он все время напирал на «расправу» с Феденькой) сквозило одно: во что бы то ни стало «согнать» со здорового двора и вернуть на больной Земскову. В этом ему усердно помогал Ефим, правда, недостаточно внятно, но довольно хлопотливо и искренне.

Происшествие на больном дворе нервировало здоровое население. Лещенко не знал, что делать, и с нетерпением ожидал приезда Сергея Павловича.

Каждый новый день Рогачев проявлял себя по-новому. То он провозглашал, что больные нужны врачам лишь «для опытов», а не для подлинного лечения, поэтому, дескать, и выстроены все лепрозории. То он разносил слухи, будто врачи сознательно не хотят излечивать прокаженных, дабы не лишиться хорошего заработка. «Закрой лепрозорий, они от голода подохнут!» Говорил он еще, что проказа вовсе не заразна и врачи отлично это знают, а придумали заразность опять-таки ради весьма понятных побуждений – «набить себе цену». Некоторые его поддерживали, но большинство больных держало себя спокойно и посещало амбулаторию по-прежнему. Четыре последних дня Вера Максимовна оставалась безвыходно на здоровом дворе. К тому же у нее были заботы – кролики, собственная болезнь.

Оставаясь наедине с собой, она подходила к зеркалу, долго рассматривала лицо – нет ли каких подозрительных признаков? Но лицо оставалось чистым.

Вскрывшиеся было три пятна – на плече, груди и бедре – стали засыхать, кожа приобрела нормальный цвет.

Накануне отъезда Сергей Павлович рекомендовал есть растительную пищу, побольше гулять, заниматься физическими упражнениями.

Все его предписания она выполняла в точности. За две недели отсутствия Сергея Павловича она констатировала значительное улучшение: температура исчезла, головные боли прекратились, появился аппетит.

Поздними вечерами она приходила в гости к кроликам, кормила, беседовала, искала лепромы на их телах, увы – лепром не было. Смотря на зверьков, вспоминала Сергея Павловича, и отчего-то становилось ей грустно, точно не хватало чего-то.

Стоял конец марта. Над степью по ночам висела луна, и степь казалась темным, недвижимым морем. В небе все чаще, почему-то всегда по ночам, звенели журавлиные голоса, плывшие на север. Кричали дикие гуси – победными, властными криками, и казалось, будто это не гуси кричат, а какие-то гордые победители, завоевавшие степь.

Как-то раз, покормив кроликов, Вера Максимовна вышла во двор. Пахло рыхлой землей, весной.

Огород, прилегавший к окну лаборатории, был взрыт, третьего дня Иван Илларионович посадил уже морковь, огурцы, горох, редиску, лук.

Она вышла в поле, пошла по распаханной тракторами земле. Последние события немного нарушили план вспашки – вместо предполагавшихся двадцати трех гектаров сегодня вспахано восемнадцать.

Вера Максимовна вернулась во двор и, проходя мимо клуба, вдруг услышала тихие, но раздраженные голоса. Стала за угол, прислушалась.

– Не твое это, хамлет, дело! – услышала она певучий голос Оли.

– И оставь ты ее в покое, натурально говорю, – послышался мужской голос, и Вера Максимовна опознала тракториста со здорового двора – Шубрикова.

– А я вот возьму, да и закричу на весь двор, – послышался новый голос, который несомненно принадлежал Рогачеву. – Вот и будет срам обоим.

– Ну и кричи! – огрызнулась Оля. – Плевать.

Вера Максимовна выглянула из-за угла. Впереди шла вразвалку Оля, рядом – Шубриков, в стороне – Рогачев, а позади, покашливая, семенил Земсков.

«Переменила на нового, – усмехнулась Вера Максимовна. – А эти по-прежнему следят… Хоть бы скорее ехал Сергей Павлович…»

Туркеев приехал под вечер, когда его не ждали. Довольный, еще ничего не знающий о происшествиях, обнял Султана. С трудом освободился от него, обвел глазами двор.

– Вот я и дома!

Редко видели его в таком превосходном настроении.

Когда Вере Максимовне сказали о приезде Туркеева, она помчалась с больного двора к директорскому особняку. Вбежав в кабинет, остановилась на пороге, почувствовала, как краска заливает лицо, как сильно бьется сердце.

Только в эту минуту поняла, до чего соскучилась она по милому, привычному лицу, – до того дорог стал ей этот человек.

– Сергей Павлович!

– Ах вы, стрекоза-дереза! – расплылся он в улыбке. – Ну, здравствуйте, батенька! Садитесь, новостей целый мешок. Ну, садитесь, садитесь…

Она присела.

– Как мои лодыри?

– Ничего, молодцы.

– Не заболели? – засмеялся он.

– Что-то незаметно, – махнула Вера Максимовна рукой.

– Какие мерзавцы! Ну, ладно. А ведь знаете, в Москве-то что! – воскликнул он восторженно. – Теперь только работать и работать! – и он взмахнул рукой.

– Значит, довольны поездкой.

– Еще бы!

И, нажав коленом на чемодан, Туркеев принялся отстегивать ремни.

– А ведь знаете! – весело воскликнул он. – А ведь жена-то со мной разошлась. Замуж вышла! Честное слово! Что? Не верите? Да, батенька, разошлась! – с каким-то горьким восторгом воскликнул он.

– Как это? – раскрыла глаза Вера Максимовна.