Прокаженные. История лепрозория

– Мне, батенька, не до шуток, – накинулся Сергей Павлович на него, – это другой кто-то шутит с тобой, а у нас и своей работы много. До свиданья.

– Вот тебе раз, – пожал плечами Голубков, как бы обидевшись. – Как же так «до свиданья»? Уж прикажите, доктор насчет Гребенщикова… Мне отдельной комнаты не требуется, а ежели что, то могу и впятером жить – в одной, и даже – в сарае, если прикажете. Только уж не откажите… Жить-то ведь негде мне, доктор.

Но Туркеев больше уже не слушал его и приказал Степану, отправляющемуся в город, подвезти Голубкова.

Уже впоследствии передавали больные, что, перед тем как явиться на осмотр, он успел побывать на больном дворе и рассказать там историю о том, как гнали его отовсюду, и все видели в нем прокаженного – «и нигде-то, – как говорил он, – не выстроили для меня крыши». Передавали также, будто Голубкову понравился больной двор, главное же – мастерские и возможность работать в поле.

Так и ушел, по-видимому, совершенно убежденный, что Туркеев ошибся или не захотел почему-то принять его, хотя у него самая доподлинная и «натуральная» проказа. Ведь все ему говорили: ты прокаженный… Где ж ошибка? Кто ошибается?

О Голубкове скоро забыли. Но ровно через год он явился опять. Пришел прямо в кабинет Туркеева, озадачив Веру Максимовну, зашедшую как раз по делам к Сергею Павловичу. Ей бросилось в глаза странное выражение лица Голубкова. Оно сияло.

– А-а, старый знакомый, – увидел его Туркеев. – Ну, как твоя проказница? Рад, рад видеть тебя таким молодцом…

– Спасибо, – многозначительно сказал Голубков и полез в мешок, который он снял со спины, достал оттуда два чрезвычайно красивых деревянных графинчика палехской работы, деловито поставил на стол, сказал:

– Это вам.

– Постой… Что это такое? – удивился Туркеев.

– Это вам в подарок. От меня. Извольте принять.

– За что же? – широко раскрыл глаза Сергей Павлович, уставясь на него с величайшим удивлением.

– А вот сейчас и расскажу, – весь сияя, сказал он, завязывая мешок.

– Странно, – пробормотал Туркеев, ничего не понимая.

– И даже очень, – отозвался Голубков, вытирая платком вспотевший лоб. – Ведь вот, доктор, как сказали вы, так и вышло, чума его побери! Все в один голос твердили, будто я прокаженный. И сколько по врачам бегал – все одно и одно: прокаженный, и кончено! А вы сказали – так и вышло: нет ее! Вот штука какая! Да и откуда она могла взяться, ежели в жизни своей я краем глаза даже не видел ни одного такого человека? Зря болтали и сам зря поверил, слушая всех. С перепугу сам поверил – вот как бывает! А вы не побоялись и пошли один на всех, за меня.

– Да никуда я не ходил! – махнул рукой Туркеев, рассматривая графинчики.

– Как же не ходили! Пошли, – уставился он на него. – Ведь по-вашему вышло. Горько стало, когда вы прогнали меня, – продолжал он. – Потому что уж больно тот двор ваш понравился мне. Куда ж, думаю, теперь подаваться?..

Ошибается, думаю, доктор, – виновато улыбнулся он Туркееву, – как есть, думаю, ошибается! И задумал я тогда обратиться к одному профессору – приезжал такой профессор в город. Как скажет он, думаю, так тому и быть. Трое суток поджидал. Пришел к нему, добился. Маленький такой, в потертом пиджачке, сивенький, сухонькое лицо – даже на профессора не похож. Смотрел, смотрел он на меня, вот так же, как вы тогда, вертел со всех концов, взял из язв что полагается. А на другой день, точь-в-точь как вы, и объявил: забудь, говорит, даже и думать про проказу. У тебя другая болезнь. Наверное, говорит, от простуды – это бывает. Она не заразная и пройдет. Попробуй хорошенько попариться да пропотеть. Ну, думаю, ладно! В баню так в баню! – вроде как зло разобрало на всех: пойду, дескать, в баню, в самую обчественную. А перед тем еще у трех докторей побывал – дескать, как они врать станут? И они в один голос: нет ее у тебя… Так и говорят. Если профессор сказал, – значит, успокойся. А какой тут покой! Сердце так и горит от досады. Врете, думаю, теперь я должен сам поверить, а ежели вы говорите, то потому, что стыдно профессору перечить… Никому не поверил бы, даже вам, доктор, если бы не баня. Вода в той бане такая или профессор правду сказал – не знаю, только принялись язвы мои присыхать одна за другой. Смотрите, ничего не осталось! Целый год. Теперь-то я знаю: не она была, а простуда, как есть, – заключил он торжественно. – Новая жизнь началась, доктор! Больше не прокаженный я! Ведь теперь-то никто и ниоткуда не прогонит, чума его забери! Ух, доктор, и спасибо же вам! Как из могилы подняли. Нате, – с необыкновенным восторгом принялся он снимать рубашку. – Посмотрите! Целый год собирался к вам в гости, поблагодарить. Пойду, думаю непременно пойду к тому доктору… Ведь он душу спас… И вот, пришел… Вы уж извините, посмотрите…

Доктор Туркеев слушал его, как слушают лепет ребенка. А тот, обнажив тело до пояса, стоял к Сергею Павловичу спиной, то и дело покручивая головой – дескать, «вот теперь я какой».