Проходящий сквозь стены

— Позвольте узнать, господин директор, на чем основывается ваша уверенность? С учеником Мартеном в моем классе очень грубо обошлись, и я несу ответственность за проявление жестокости по отношению к мальчику, не совершавшему проступка, безосновательно приписанного ему несправедливым карателем. Я, так же, как и Мартен, хотел бы узнать, чем продиктовано ваше решение. Вы позволите?

— Нет, — ответил Приер, которого ситуация постепенно выводила из себя. — Вы вмешиваетесь в дела администрации, рассмотрение которых — моя компетенция. Я ни под каким видом не могу этого позволить.

Месье Ламбль снова вознегодовал. Он не допустит несправедливости и лучше уж уволится, чем молча наблюдать за расправой без суда и следствия. Он готов написать жалобу и посоветовать родителям Мартена, как ею воспользоваться. Директор представил себе беспрецедентный грандиозный скандал и бесславную страницу, которая навеки испортит его чиновничье досье.

— Пусть будет по-вашему, — нехотя выдавил он. — Берите это дело под контроль. Теперь вы — главный.

Месье Ламбль не уловил горькой иронии в словах директора и успокоился.

— Отлично, — сказал он. — А теперь рассмотрим состав преступления и решим, в чем обвиняют ученика Мартена.

Эскюэль с перекошенным лицом шагнул в сторону. Ламбль с любопытством склонился над шедевром пошлости, вслух прочитал слова и особо обратил внимание свидетелей на непристойный рисунок.

— Видимо, добродетель мадам Эскюэль вызывает у автора сомнения!

Ламбль смеялся в глаза инспектору, который едва держал себя в руках, так ему хотелось влепить этому детективу пощечину.

— Вам не кажется, господин директор, что это выражение довольно изощренное? — Преподаватель посмотрел на Приера. — Я учу Мартена около двух лет, он, как вы знаете, остался у меня на второй год, и я считаю, что он бы не смог выразить мнение о добродетели мадам Эскюэль так тонко…

— Для вас тонко, для меня по-свински, — пробормотал Приер сквозь зубы.

— Не будем преувеличивать, — продолжал Ламбль. — Мое наблюдение о стиле ничего не доказывает. Обычная презумпция невиновности. Но побеспокоились ли вы о том, чтобы сравнить почерк четырех подозреваемых учеников? Это важно.

Со рвением, которое страшно взбесило месье Приера, смотритель интерната побежал в класс Ламбля за кусочком мела. По просьбе преподавателя Мартен взял мел и принялся выводить на двери соседней кабинки буквы. От страха и волнения у него дрожали руки — даже не обвинишь в намеренном искажении почерка. На третьей букве прозвонил звонок на короткую перемену. Преподаватели, заинтригованные громким спором, высыпали на улицу и столпились у туалетов. За спинами преподавателей толкались и перешептывались жадные до скандальных подробностей ученики; директор приказал Эскюэлю разогнать детвору. Тем временем Мартен выводил четвертую букву, самую преступную, и, глядя на нее, преподаватели судили и рядили: одни считали — виновен, другие — нет. Несмотря на недовольство директора, месье Ламбль решил, что необходимо поставить преподавателей в известность о вероломстве Эскюэля. В ответ раздались возмущенные возгласы. Некоторые учителя поддержали коллегу и встали на сторону Мартена. Другие, заботясь о благосклонности начальника, яро настаивали на проверке идентичности почерков. Характер дискуссии становился все менее выдержанным. Скрытая ревность и давно затаенная злоба шумно выплескивались по поводу буквы «L» или буквы «S». Склонившись над писсуаром, прижав носы к стене кабинки, солидные люди то разъяренным, то победным тоном доказывали свою правоту. В стороне от толпы разгоряченные школьники окружили и освистали инспектора. Коллеж словно объявил революцию. Когда прозвенел звонок на урок, учителя даже головы не повернули. В туалетной кабинке месье Приер, придавленный огромным животом преподавателя физики, попытался заставить публику услышать голос разума, но ему это не удалось. Мартен скользнул за спины своих судей, и внезапно раздались пронзительные возгласы: «Да здравствует Мартен!» Одноклассники приветствовали товарища. Возбужденный учитель английского подхватил вопль «Да здравствует Мартен!», и с десяток коллег — вслед за ним. Никто больше ничего не обсуждал, все горланили о своей ненависти и любви. Смотритель интерната Лебьевр оказался в рядах страстных мартенистов. Немного запыхавшись, он наклонился к месье Ламблю и что-то прошептал ему на ухо. Вскоре преподаватель Мартена поднял руки, призывая публику к вниманию:

— Испытание, которое прошел Мартен, бесполезно, поскольку печатные буквы все пишут одинаково. Надо было бы сравнить письменные буквы. Но это уже невозможно! В той неприличной надписи одно слово было письменными буквами. Но его стерли! Мне бы хотелось услышать от господина директора, кто это сделал и почему?

Месье Приер бросил взгляд на инспектора, убедился, что тот все еще окружен плотным кольцом школьников, и рассеянно сказал:

— Господин Эскюэль счел необходимым стереть английское слово. Однако он сделал это без какой-либо задней мысли, я ручаюсь.