Проходящий сквозь стены

Обескураженный Мартен ничего не ответил. Лишь бросил отчаянный взгляд на окна своего класса. Трое других учеников, чувствуя себя очень неловко, ссутулившись, сосредоточенно ковыряли носками ботинок пыльный гравий. Смотритель интерната Лебьевр наблюдал за виновным; ему было жаль этого болезненного, с гнильцой, мальчика. Месье Приер на несколько секунд застыл, собираясь с мыслями, затем повернулся спиной к туалетам, чтобы не вершить правосудие на фоне бесславного места. Все последовали его примеру, не отдавая себе, впрочем, отчета в благородстве намерения.

— Мартен, вы изобличены; в нашем учебном заведении, где царят порядок и строгая дисциплина, иначе и быть не могло. Я воздержусь от оценки тех низких помыслов, что толкнули вас на подобную мерзость. Пускай об этом судят ваши родители, которых мы надлежащим образом обо всем известим. Несчастный! Как у вас только рука не дрогнула, когда вы марали надписи, от которых у всякого порядочного человека перехватывает дыхание, останавливается сердце? И на что вам только были предоставлены лучшие, умнейшие преподаватели? Впрочем, добросовестные труженики не жалеют сил, возделывая неблагодатную почву. Быть может, вы никогда не раскаетесь в своих позорных поступках, Мартен! Мой долг — прибегнуть к соответствующим санкциям и, конечно, вас исключить. Заберите свои учебники и тетради у господина Ламбля и зайдите в мой кабинет. Что касается остальных, — обратился директор к стоявшим рядом школьникам, — больше я вас не задерживаю, возвращайтесь к занятиям.

Мартен подавил рыдание и, опустив голову, пошел прочь, в отчаянии крича:

— Я ничего не сделал, честное слово!

У Лебьевра сжалось сердце; смотритель интерната не сомневался в виновности Мартена, однако не удержался и заметил Эскюэлю:

— Странно все-таки, что сперва он признался, а теперь настаивает на своей невиновности…

— Видно, что вам не хватает опыта в обращении со школьниками, — презрительно ответил инспектор. — В их поступках часто нет никакой логики!

Директора от этой реплики передернуло. Слова инспектора показались ему недостойными преподавателя.

— Эскюэль, идите и сотрите надпись. А то над вами еще целую перемену будут потешаться учителя и школьники.

Инспектор вынул платок и, повернувшись к туалетам, вздрогнул. В кабинке стоял высокий старшеклассник, и непристойная надпись на стене явно его занимала. Лица не было видно, но, судя по легкому подрагиванию плеч, он смеялся от души.

— Нет, ну вы только посмотрите! — вскричал Эскюэль.

Ученик, насколько позволяло приличие, повернул к инспектору свое смущенное смеющееся лицо.

— Оставьте его в покое! — вполголоса произнес месье Приер. — Не он сотворил это безобразие.

Эскюэль с трудом сдержался и с платком наготове стал ждать, когда пристанище позора освободится.

Ученик из философского класса мочился, подняв голову и глядя в небо, чтобы его не упрекнули в скверных мыслях, потворствующих пороку. Внезапно он вздрогнул всем телом и от неожиданности прервал естественный процесс. Двор потряс громкий гневный голос, все преподаватели коллежа сбежались к распахнутым окнам.

— Клевета! — кричал месье Ламбль из окна своего пятого класса. — Какая низость! Какая гнусная попытка подставить человека!

Директор ошеломленно смотрел на длинный силуэт месье Ламбля, гадая, не снится ли ему все происходящее. Эскюэль испугался и положил платок в карман, тем временем подросток спешно освободил кабинку. Широкими шагами Ламбль пересек двор вместе с учеником Мартеном, которого по-отечески обнимал за плечи. Подойдя к туалетам, он угрожающе указал пальцем на Эскюэля и крикнул что было мочи:

— Я обвиняю инспектора в клевете! Я обвиняю его в том, что с помощью ложного доказательства, из низменного желания мести он добился исключения из школы ученика, невиновного в хулиганстве и очерненного напрасно! Мартен в моем присутствии, в моем классе ни в чем не признавался, господин Эскюэль! Вы солгали!

Мартен, все еще красный, с припухшими от слез глазами, стоял, опустив голову и исподлобья поглядывая вокруг. Пока Ламбль излагал обвинения, испуг на лице у Мартена сменился выражением удовлетворения и злобы. Впрочем, на мальчика никто не обращал внимания. Эскюэль шагнул назад, закрыв от Ламбля похабные надписи. В ярости он вновь заявил, что слышал признание Мартена, однако преподаватель продолжал обличительную речь, обещая призвать в свидетели своих учеников и вдобавок стыдя инспектора за запугивание несчастного ребенка. Оценив остроту конфликта, директор попытался разрешить его способом, щадящим самолюбие обоих коллег.

— Инспектор мог случайно ошибиться, — предположил он.

Эскюэль кивнул, словно по какой-то причине вдруг засомневался в своем слухе.

— В любом случае, — поспешил добавить директор, — это недоразумение с признаниями ничего не меняет, мы уверены в своей правоте.

Смотритель интерната поднял брови и поджал губы в знак удивления и несогласия. С сарказмом в голосе месье Ламбль произнес: