Проходимец (сборник)

Глава XXX. Печальный и благородный идальго

«Привет, Павлуша! Спасибо тебе за твое письмо. Для меня очень важно было его получить. Мне одиноко в этом огромном городе, где слишком много людей и слишком мало тепла. Особенно много в нем женщин, и кажется, что все они моложе и красивее меня. Ты знаешь, в последнее время моя жизнь приобрела какой-то фиолетовый оттенок. Я как будто потеряла способность радоваться жизни и восхищаться. Мне все чаще кажется, что восхищаться и радоваться уже нечему. Вместо солнца и красок я вижу вокруг только грязь, бомжей, ворчащих бабок, толкотню в метро, неустроенность, грызущих друг друга, как крысы, людей. Я пытаюсь смотреть в будущее, и вижу – на годы и годы вперед – только борьбу за кусок хлеба и крышу над головой, ненавистную работу, случайных, чужих людей вокруг меня и со мной, все большее увядание и одиночество. Я оглядываюсь назад, на прошлое, а там – какой-то туман, сквозь который едва проглядывают три-четыре цветных пятна, некогда ярких, но с каждым годом все труднее различимых под густой серой пеленой. Я не понимаю, куда девалась жизнь, почему столько лет прошло так бессмысленно и пусто. Мне важно, очень важно знать, что ты помнишь меня, помнишь такой, какой я была когда-то юной, полной надежд и глупых иллюзий, помнишь, несмотря на разочарование и боль. Дорогой мой, добрый мой Павлуша, воспоминание о тебе – как зеркало, глядя в которое, я, пусть только на минутку, снова чувствую себя молодой, желанной, любимой – безнадежно и прекрасно старомодной девицей из средневековых романов, мечту о которой печальный и благородный идальго когда-то поклялся нести в своем сердце всю жизнь. Спасибо тебе за это. Если можешь, не исчезай совсем из моей жизни, появляйся в ней хотя бы иногда, хотя бы редкими строчками писем. Вероника».

Что-то слишком большой объем корреспонденции для усвоения за одни сутки получается: днем роман в письмах «Чен и Клейфилд», вечером Вероникина меланхолическая эпистола. Может, мне на сон грядущий переписку Белинского с Гоголем почитать или Энгельса с Каутским? Впрочем, в этом нет необходимости. С той стороны опустившейся перед глазами прозрачной пленки, широко раскинув руки и улыбаясь мне как дорогому другу, стоит Морфей. Я шагаю ему навстречу сквозь расступившийся экран и вдруг передо мной вдалеке – лиловые зубцы гор, а к ним бежевой лентой устремилась дорога. Я лечу над дорогой на черном коне бесшумно и необычайно быстро, на мне блестящие латы и шлем с открытым забралом. Передо мной на седле боком сидит Вероника и обнимает меня за шею. Шлейф ее платья парит над землей как парус, сорванный ветром с мачты корабля. У нее почему-то длинные светлые волосы, как у Алены. Она наклоняется ко мне и говорит со вздохом Галининым голосом: «Я сдала экзамен. Теперь всю жизнь буду выдавливать гнойные прыщи из негров. Ах, какая я несчастная! И впереди только ненавистная работа, пустота и одиночество. Тебе совсем не жалко меня?» Печальный и благородный идальго смотрит в глаза своей дамы, успевшие почему-то принять азиатский разрез, и отвечает: «Конечно жалко, любимая, мне всех нас жалко. Подожди немного. Видишь впереди эти горы? Там за ними – нет ни забот, ни тоски, ни одиночества». – «А что там?» – «Ничего».

Глава XXXI. Шутка

Над бухтой Виктория, срываясь с крыш зданий и вершин гор позади них, танцуют огни. Длинные бледные пальцы прожекторов мечутся из стороны в сторону, гладят, щупают черный шелк неба. Сияющие фонтаны возникают на мгновение, чтобы разбросать вокруг прямые струи, тут же исчезнуть и через секунду брызнуть где-то совсем в другом месте. Пульсирующими венами пробегают вверх, вниз и наискосок трассы огней. То слева, то справа, будто в одно мгновение объятые неоновым пожаром, вспыхивают целые небоскребы – огромными пятнами, синими, красными, зелеными, золотыми. В смене цветов и форм – одновременно хаос и порядок, как в калейдоскопе. Узор за узором возникает и распадается, подчиняясь музыке, то быстрой и тревожной, то почти веселой, полной ускользающих восточных гармоний. И все это великолепие переплетенных лучей и вспышек радужным заревом отражается в воде бухты, растекается, перемешивается на ней, как на гигантской палитре, обдавая разноцветными брызгами корабли и паромы.

Через несколько минут музыка смолкает, огни гаснут. Голос из динамика благодарит публику за просмотр удостоенного наград шоу «Симфония света». Толпа, только что стоявшая, замерев, на набережной под нами, начинает свое обычное движение – во все стороны сразу. Смотровая площадка, на парапете которой мы с Тони сидим, постепенно пустеет, по мере того как многоязыкий поток людей стекает вниз.

– Как же это красиво! – поворачивается ко мне Тони. Действительно симфония света. Даже, скорее, балет. В жизни ничего подобного не видел. Ближайшее, что приходит в голову – это музыкально-фонтанное шоу перед гостиницей «Белладжо» в Лас-Вегасе, но тут ведь совсем другой масштаб. Целый город дает представление!

– Да, Тони, что тут говорить – зрелище впечатляющее.