Прокламация и подсолнух

– На Макарку не вали, у этого мальца полон рот колючек, и все ядовитые, – предупредил Симеон. – И не ты ли знаешь, до чего он скор по зубам стучать.

– Скор – это хорошо, – пробурчал Гицэ, приглядываясь к вихрастому затылку Штефана внизу. – Он эту воротину до осени вешать будет, так ее и трижды перетак.

Макарко, видно, пришел к тому же выводу. В два удара загнул гвозди в черене, обстучал кромку, прислонил лопату к стенке конюшни и брезгливо сморщился, явно не желая обращаться к Штефану. Потом пересилил себя.

– Эй, ты, боер...

Симеон невольно затаил дыхание и сделал Гицэ знак – если что, растаскивать.

Штефан угрюмо повернулся.

– Чего тебе?

– Сними петлю, ее править надоть. И пойди досок напили, вона какие трещины.

– А не пошел бы ты в...

– Штефан! – рявкнул Симеон сверху, и мальчишка заткнулся, утираясь рукавом рубахи. Встал, давая Макарке проход.

Тот тоже не удержался – глянул на покореженную петлю и фыркнул:

– Белоручка!

Гицэ показал им обоим кулак.

К вечеру Симеон и Гицэ закончили с почтой, а мальчишки худо-бедно вернули дверь конюшни на место. Пока Макарко выгибал петлю на наковальне, Штефану досталась починенная лопата и обязанность выкопать из земли остатки стойки коновязи. Если Симеон не ослеп, парнишка натер мозоли черенком и за ужином с трудом удерживал в руках ложку. Макарко поглядывал и ухмылялся, Штефан тихо сатанел, но Гицэ, успевший дотолковаться с обоими про уроки рукопашной и штыкового боя, многозначительно постукивал кулаком по столу – и вздернутые носы опускались к мискам. Мороя только вздыхал и укоризненно косился в сторону Симеона.

Когда разливали ракию, Симеон мигнул, чтобы плеснули обоим смутьянам.

– Мировую пейте, – велел строго.

Зыркнули из-под запухших век оба почти одинаково – мужикам смех! Надулись на гогот тоже одинаково, даром, что Макарко на пару лет старше. Но бузить перед начальством не решились – стукнулись кружками, опрокинули ракию. Макарко лихо занюхал рукавом, Штефан долго пытался проморгаться.

Мороя сунул обоим по куску сыра.

– Закусывайте, вояки!

Обиделись. Ну вот что с ними делать? Мальчишки!..

Еще до рассвета Гицэ выволок обоих на двор, заставил бегать до упаду и только потом отпустил поить лошадей и перебирать сено. Ближе к полудню, когда застава расползлась по обычным делам, а парни вымыли руки от навоза, поставил их во дворе против себя.

– Нападайте!

Симеону как раз притащили еще почту, и посмотреть на урок не довелось.

Вечером Штефан потирал вывернутое плечо, у Макарки левый глаз совсем перестал видеть. В ответ на суровый взгляд командира, Гицэ пожал плечами:

– Об свое же колено приложился, увалень.

Гицэ казался довольным обоими, а конюшня была вычищена до блеска, и Симеон решил отпустить Макарию, который все-таки уже числился в отряде, с теми, кто повезет новые мешки с почтой. Не сразу приметил, что Штефан вывалился на двор следом, и когда Макарко неловко взбирался на своего дурноезжего мерина, у колодца с грохотом покатилось ведро. Мерин взвился, шарахнулся, стряхнул Макарку в крапиву. Тот выбрался, ругаясь в Бога, душу и мать, но Штефан только сделал невинные глаза и отправился поить оставшихся лошадей.

Макарие вернулся, отоспался и взял свое. Штефан как раз шел по двору с охапкой сена, когда на него налетел невесть откуда взявшийся козел и наподдал рогами пониже спины. От второго удара Штефан ловко увернулся, даже сумел ухватить скотину за рога, но вот что делать дальше – так и не придумал, и топтался с гарцующим козлом по двору, пока не выскочил на шум Мороя и не перехватил серого. Макарие наблюдал с любопытством и почесывал себе спину длинной вицей. Штефан вежливо поблагодарил Морою, отряхнул руки, спокойно подошел к Макарке – и двинул ему поддых на глазах всей заставы. Макарие взвыл и залепил в ответ такую затрещину, что в крапиву улетел уже Штефан.

На следующий день Макарко угрюмо косил ту самую крапиву, а Штефана обозленный Симеон загнал помогать по кухне. По справедливости, обоим следовало мыть отхожее место, но Симеон вовремя остановился, сообразив, что ежели боярский сынок взбрыкнет, выйдет сплошной урон командирскому приказу. Макарку-то и прочих можно всегда пригрозить в шею выгнать, а этого, коли сам оставил, не очень-то и прогонишь.

Так что Симеон краем глаза приглядывал, думая, что же делать, коли окажется, что распорядился сгоряча. К его удивлению, Штефан выкаблучиваться не стал, хотя на помойное ведро и надулся, как мышь на крупу. Симеон вздохнул с облегчением – ладно, чутье на людей не подвело. Парнишка, конечно, ручки пачкать не привык, но толк с него будет. Навоз же греб – совладает и с мисками!

Добросердечный Мороя и вовсе рассыпался в похвалах, хотя убил полдня, обучая мальчишку чистить рыбу и топить печку. Правда, к вечеру открылась новая беда – отскребая чешую и выметая золу из поддувала, Штефан привел выданную Мороей одежонку в вид, на который без слез не взглянешь, а рыбой от него несло так, что в помещение его допускать было никак невозможно. Симеон, уже смягчившись, отпустил его постираться.