Проклятая амфора

– Вообще-то сейчас он нам нужен. Кто-то должен присмотреть за Иридой, пока мы будем в городе. Вдруг она именно сегодня вздумает притащить амфору и отравить старика? Запомнила, что делать?

– Да, – закатила глаза Глафира. – Спрятаться за домом, что напротив капелеи, стеречь Берза и Аристофана, стоять смирно, пока ты не позовешь.

– Умница, – Ксантия похлопала ее по щеке. – Но если Мегакл не появится, останешься здесь.

– Как он умудряется все портить, даже не находясь рядом? – воскликнула девушка, хлопнув себя по коленке. – Это настоящее искусство.

Она замерла на полуслове, потому что обсуждаемый субъект уже шел к ним со стороны сада, и вид его поражал: глаза потухли, руки устало болтались, а привычную улыбку заменила тонкая полоска плотно сжатых губ.

– Я как раз говорила Глафире… – начала Ксантия.

Мегакл решительно мотнул головой, чем напомнил осла, когда тот упрямится, и заявил:

– Я немедленно уезжаю!

– Куда? – удивилась ученица лекаря.

Он растерянно пожал плечами:

– В Грецию или в Александрию, а, может, в Понт – не имеет значения. Лишь бы подальше отсюда.

Ксантия приподняла бровь, но промолчала, давая архитектору возможность высказаться до конца.

– Не смотри на меня так! Мы ввязались в опасное дело: люди мрут, как мухи, по городу гуляет проклятая амфора, нас едва не прирезали. Я больше не желаю в этом участвовать! Ты героиня, тебе не страшно, но я обычный человек и имею право бояться!

– Дело не в героизме! – тут же вступила в спор Глафира, не отличавшаяся похвальной сдержанностью. – А в долге. Нельзя просто бросить город в беде и уйти! А как же Галия, ее ворчливый постоялец и остальные, до кого еще не добрались убийцы? Ты же знаешь этих людей с детства, неужели тебе их не жалко?

– Жалко, но в Аполлонополе есть полиция, чиновники, городская стража – пусть работают. Что я могу? Защитить всех? Я не такой самонадеянный, как вы.

– Сожалею, – спокойно ответила Ксантия. – Но ты останешься здесь. Никаких подвигов от тебя не требуется, сиди дома, если пожелаешь. Уедешь только тогда, когда убийца будет изобличен.

– Ты же не думаешь, что это я?!

– Почему бы нет? Финей – твой дядюшка, он богат.

– Но его деньги достались детям!

– Никто не мешает расправиться и с ними.

– Я… Ты… – прозаикался Мегакл, багровея от злости и обиды.

– Если удерешь, я тебя найду, – закончила Ксантия, невозмутимо отхлебнув чаю. – А ты знаешь, к чему это приведет.

– О, боги, да вы просто созданы друг для друга! Даже говорите одинаково. Какой же я глупец! Ладно, я буду в усадьбе дядюшки. Сообщи, когда поймаешь своих таинственных убийц.

Он ушел, слегка прихрамывая. Глафира рассеянно посмотрела ему вслед и озадаченно воззрилась на подругу.

– Какая муха его укусила? Несколько часов назад он бегал за тобой, как теленок, и вполне искренне интересовался расследованием. Теперь готов улепетывать, не оглядываясь. И кто «создан друг для друга»? Кого он имел в виду?

– Понятия не имею.

– Ясно одно, – изрекла Галия, высунувшись из окна. – Забор опять никто не починит. Жизнь должна была научить меня не доверять мужчинам, а я снова обманулась. Ай!

Она укололась о шипы, отдернула руку от окна, увитого розами, и вышла на крыльцо, чтобы продолжить разговор. Глафира протянула ей скифос с чаем и подвинулась. Хозяйка с удовольствием откусила булочку собственного изготовления и пробубнила с набитым ртом:

– Жаль, вы казались такой красивой парой!

Ксантия снисходительно усмехнулась.

– Я это как-нибудь переживу. Есть проблема посерьезнее. Ночью мы с Глафирой уедем в город. Я хотела попросить Мегакла проследить, чтобы Ирида не убила своего отца, пока нас не будет.

– Я с нее глаз не спущу! – пообещала Галия. – А если она окажется для меня слишком прыткой, окружу вниманием старика и не позволю ему ничего есть и пить.

– Спасибо. Как Филипп?

– Жар пропал, но он кашляет и очень ослабел. Ума не приложу, что заставляет людей становиться врачами и так рисковать? В любой момент жизнь может оборваться от какой-нибудь заразы, а ты даже не успеешь узнать ее название.

Глафира рассмеялась.

– Такие уж мы безумцы.

Клепсидра в большом зале отмерила девять часов вечера. На улице совсем стемнело, рабы зажгли вдоль садовых дорожек уличные фонари. Ксантия облачилась в кирасу, закинула за спину ножны с мечом и вывела из конюшни Берза. Ферганский скакун благодарно фыркнул и нетерпеливо загарцевал, предвкушая прогулку. Глафира повесила на плечо сумку с лекарствами и попыталась вытащить из стойла Аристофана, прибегая к уговорам и обещаниям. Ослик, сообразив, что предстоит какое-то опасное задание, упирался всеми четырьмя копытцами и не трогался с места.

– Ладно, – проворчала ученица лекаря, бросив завистливый взгляд на подругу и ее коня, демонстрировавших трогательное единение душ. – Оставайся здесь. Поеду на Берзе – мне не привыкать.

Она повернулась, собираясь выйти, но тут ослик издал тягучее ржание, полное тоски.

– Эй, ты заболел? – забеспокоилась Глафира, пощупала его нос и бока.

Аристофан печально вздохнул, помотал головой и вышел во двор.

– Ксантия, он как будто пытается мне что-то сказать, – смущенно пробормотала она.

– Кто, осел?