Проклятая амфора

– Но технология не утрачена?

– Нет, хоть сейчас лепи. Вот, например, недорогой скифос, выполненный в чернофигурной традиции неделю назад: его заказал поклонник старины да так и не забрал – испугался проклятия. Весь город сошел с ума из-за амфоры с избиением Ниобид. Сравни сама.

Ксантия внимательно осмотрела оба сосуда, быстро переводя взгляд с одного на другой.

– На килике черный цвет отдает зеленоватым, – сказала она вслух. – А на скифосе – синеватым.

– Особенность глянцевого лака, – кивнул старик. – К тому же на новой посуде он сильно блестит, и никуда от этого не денешься. Так что, если твоя сестра задумала кого-то одурачить, едва ли ее ждет успех. Вот если бы ты пришла два года назад…

Ксантия тут же напряглась, но внешне не выказала никакого изменения в настроении и спокойно спросила:

– Неужели два года назад ты умел подделывать сосуды, а теперь разучился?

Хозяин рассмеялся коротко и тонко, прижав к губам сухонький кулачок, а потом резко оборвал смех и посерьезнел:

– Был у меня в подмастерьях один юноша – талантливый, но плутоватый. Ему такие трюки удавались: лишь богам известно, какие материалы он брал и как именно использовал, а только даже я бы не отличил его кувшин от кувшина самого Никосфена⁶².

– И куда же подевался столь искусный мастер?

– Сверзился с крыши, налакавшись вина, и разбился насмерть, – вздохнул старик. – Вообще тот год выдался ужасным, словно календарь попал в руки Ехидны⁶³, и та поклялась вывернуть Аполлонополь наизнанку. Бедняга эконом чуть не лишился внука и оглох, вся семья стратега вымерла, я потерял лучшего работника и едва не разорился. И, по-моему, опять грядет что-то темное. Я, вот, никогда не был особенно религиозным, а еще немного, и поверю в проклятие. Странно, что твоя сестра не перебила от страха всю чернофигурную посуду в доме – некоторые уже это сделали и теперь покупают новую. Вон, видишь стопку тарелок? Все, как одна, расписаны цветами да птицами – никаких богов или героев.

– А твой подмастерье накануне смерти не получал какого-нибудь заказа?

– Этот плут никогда без дела не сидел, – ответил старик машинально, но потом задумался и добавил. – Погоди-ка, он сказал мне… Пообещал поделиться деньгами, если я разрешу ему поработать здесь несколько ночей и не стану задавать вопросов.

– А сумма оказалась настолько соблазнительной, что ты согласился, – закончила за него Ксантия.

– Да, он что-то вылепил, обжег и покрасил, судя по следам в мастерской, но деньги мне занести не успел – сломал шею.

– Это был чернофигурный сосуд?

– Да.

Старик зажал рот обеими руками в бесплодной попытке удержать уже высказанные слова. Он внезапно осознал, что болтает с незнакомой девушкой и выкладывает ей, как подделывал керамику, выполненную известными гончарами прошлого. Никогда прежде с ним такого не случалось, наверно, его одурманили светлые, почти прозрачные глаза Ксантии, устремленные прямо в глубины души.

– Умоляю, не губи! – зашептал он, складывая ладони в просительном жесте. – Да, я нарушаю царские законы, но ведь без этого не проживешь! Посмотри, сколько похожих лавок в квартале – и каждый промышляет чем-нибудь: Лам подмешивает в глину песок, Кинир крадет краску у соседа, а…

– Меня это не волнует, – отрезала Ксантия. – Я не намерена причинять тебе беспокойство.

– Спасибо, – выдохнул старик и с чувством пожал ей руку.

Глава 31. Переполох в городе

Аполлонополь проглотил весть о проклятой амфоре, как великан отравленное насекомое. Сначала никто ничего не заметил. Когда умерли жена и сын Ипполита, а потом и он сам – времени на раздумья не было: из-за потери стратега и эконома началась путаница со сбором налогов, документами и расписками, каждый беспокоился о собственной судьбе и благосостоянии.

Через полтора года упал с крыши Гелеон и, чтобы там его рабы ни болтали о какой-то древней вазе, напугавшей его до одури, смерть выглядела вполне естественной. Тучный, краснолицый, вечно отдувающийся после каждого шага держатель общественных бань имел привычку прихватывать с собой в постель кувшинчик-другой вина и попивать его, глядя на звезды. Картина ясна, как день: толстяк хватил лишнего, кровь бросилась в голову, и он рухнул вниз, прямиком на мощеную дорожку. Конечно, кое-кто мог бы разглядеть сходство со смертью молодого подмастерья из гончарного квартала, если бы на людей его сословия обращали внимание. Но сколько таких бедных работяг в Аполлонополе? Сотни! Одним больше – одним меньше…

А гибель Гелеона пришлась очень кстати, поскольку его сын Загрей знает толк в развлечениях и умеет подольститься к любому клиенту. Он, в отличие от отца, не угрожает разоблачениями застигнутым врасплох любовникам, сболтнувшим неосторожное слово чиновникам и впавшим в грех старушкам. Город доволен.