Проклятая амфора

– Да-да, ты уникален. А Тирия – всего лишь одинокая старуха с болезненным пристрастием к спену. Я с тобой полностью согласен. Что же ты стоишь? Беги, спасай свою драгоценную шкуру, пока буря не разразилась. Я даже дам тебе минут пять форы в благодарность за забавное зрелище.

Мегакл сорвался с места, пересек площадь и хотел повернуть направо, но остановился на перекрестке. Толпа по-прежнему выглядела, как монолитная каменная скульптура, раскрашенная в реалистичной манере: оратор застыл с разинутым ртом, выпученными глазами и вскинутой рукой, лицо женщины из первого ряда исказила экстатическая гримаса, вороватый мальчишка завис в прыжке, с чужим кошельком в кулаке.

«Надо поторапливаться, пока они в таком состоянии», – подумал Мегакл, но не пошевелился. Он вдруг понял, что даже если не увидит расправы над Тирией, воображение нарисует полную картину, которая станет преследовать его до конца дней. Пищу отравит запах крови, сон нарушат предсмертные хрипы, он никогда не сможет жить с легким сердцем. Архитектор развернулся и побежал к трущобам, вопя во весь голос:

– Я хороший человек! Я хороший, слышишь? И пусть со мной делают, что угодно, но я не оставлю старуху в беде!

Его крики утонули в общем хоре – люди на площади вновь обрели способность двигаться. Пока они спорили, кто и куда отправится, чтоб вершить возмездие, архитектор активно работал ногами, перепрыгивая через разбросанные на дороге ведра, палки и битые черепки. Ему показалось, что ступни и голени превратились в лопасти барабанной мельницы и действуют сами по себе, не подчиняясь мозгу и вращаясь с бешеной скоростью. Ветер свистел в ушах и отбрасывал назад его белокурые волосы, тыквы выпали из рук и покатились в разные стороны. Фиддипид – юноша, который принес весть о победе греков и умер от изнеможения, пробежав около 21 стадия ⁶⁵– теперь вызывал у Мегакла снисходительное презрение: он чувствовал, что способен одолеть двойную марафонскую дистанцию и даже не вспотеть.

– Тирия! – позвал он, рванув на себя дверь ее неопрятного жилища.

Старуха валялась прямо на грязном полу, закрыв глаза, и подложив под щеку ладонь, как делают малыши. На ее губах играла блаженная улыбка, а змея, тоже слегка одуревшая от витающего в комнате наркотического аромата, обвилась вокруг ее шеи и не реагировала на посторонние звуки.

– О, боги-и! – простонал Мегакл, затравленно озираясь. Издалека доносился гвалт злобной толпы и шлепанье десятков сандалий по залитому лужами помоев тесному переулку. Архитектор попробовал потрясти Тирию, ущипнуть, снова потрясти, полить мутной водой из кувшина, пощекотать пятки, зажать пальцами нос – все напрасно. Пары ядовитого дыма начали туманить голову, он вышвырнул треножник с догорающими шариками спена прямо на лестницу, а потом яростно затоптал угольки и вернулся к спящей старухе.

– Мы в ловушке, – сказал он упавшим голосом, уселся на шатающийся табурет и добавил с горькой усмешкой. – Интересно, как бы Ксантия выкрутилась, будь она здесь вместо меня? Наверняка, гордости бы у нее поубавилось.

Эта мысль его немного развеселила, но не надолго – ее мгновенно сменила следующая: «А разве Ксантии не довелось столкнуться с тремя головорезами, двое из которых держали Галию и угрожали ей ножом? Глафира и ты, голубчик, ничем не помогали, скорее наоборот, Ксантии пришлось думать еще и о том, как спасти вас. И она спасла, не так ли? Поэтому хватит соперничать с ней, лучше напряги мозги и постарайся рассуждать так же хорошо».

Мегакл вскочил и внимательно осмотрел каморку: на сей раз он попробовал взглянуть на каждую вещь проницательными холодными глазами девушки, которая так поразила его в первую встречу. Однако комнатушка Тирии по-прежнему не подавала идей: кувшины, бутыли, флаконы, большой старый сундук, скатанный в толстый рулон ковер, прислоненный к стене, да еще та самая проклятая амфора – если ее обнаружат разъяренные горожане, их обоих разорвут на куски, не разбираясь.

– Не в сундуке ж тебя тащить, – буркнул Мегакл, обращаясь к мирно сопящей старухе. – Он, того и гляди, развалится. О, Аполлон! Ковер!

Архитектор на радостях шлепнул себя по лбу раскрытой ладонью с сочным, чмокающим звуком. Потом схватил пыльный рулон, выволок его в центр комнаты и раскатал, придавив один угол пифосом. Полотно, явно сотканное парфянскими умельцами, в обычный день обязательно бы вызвало у Мегакла восхищение, но сейчас он восторгался лишь его шириной, превышающей скромные габариты Тирии. Поднять сухонькую на вид старушку оказалось нелегким делом: спящее тело обрело вес каменного идола. Отдуваясь, архитектор потащил ее за ноги, водрузил в середину желто-красного узора и закатал в ковер вместе со змеей.