Проклятая игра

Карис прижала руки к груди, словно ее что-то сжало. Она чувствовала себя стиснутой – но в чем именно, не была уверена. Открытая дорога, на которой она стояла, внезапно исчезла, и теперь она чувствовала, что лежит в темноте. Здесь было теплее, чем на дороге, но не слишком приятно. Пахло гнилью. Она сплюнула, и не один раз, а три или четыре, чтобы избавиться от комка грязи во рту. Господи, где она?

Совсем рядом послышался топот приближающихся лошадей. Звук был приглушенным, но он заставил ее, или, скорее, человека, в которого она вселилась, запаниковать. Справа от нее кто-то застонал.

– Тс-с-с… – зашипела она. Разве стонущий тоже не слышал лошадей? Их обнаружат, и – хотя она не знала, почему – открытие, несомненно, окажется фатальным.

– Что происходит? – спросил Марти.

Она не осмелилась ответить. Всадники были слишком близко, чтобы произнести хоть слово. Она слышала, как они спешились и подошли к ее укрытию. Она беззвучно повторила молитву. Теперь всадники разговаривали; она догадалась, что это солдаты. Между ними разгорелся спор о том, кто возьмет на себя какую-то неприятную обязанность. Может, молилась она, они прекратят поиски еще до того, как начнут. Но нет. Спор был окончен, и некоторые, ворча и жалуясь, приступили к работе. Она слышала, как они передвигают мешки и швыряют их вниз. Дюжина, две дюжины. Свет просачивался туда, где она лежала едва дыша. Еще больше мешков сдвинуто, на нее падало больше света. Она открыла глаза и наконец поняла, какое убежище выбрал сержант.

– Боже всемогущий, – сказала она.

Это были не мешки, среди которых она лежала, а тела. Он спрятался в груде трупов. Она вспотела от жара разложения.

Теперь всадники разбирали пригорок и кололи каждое тело, когда их вытаскивали из кучи, чтобы отличить живое от мертвого. Тех немногих, кто дышал, показывали офицеру. Он отмахнулся от всех, считая, что они миновали точку невозврата, и с ними быстро расправились. Прежде чем штык успел проткнуть его шкуру, сержант перекатился на спину.

– Я сдаюсь, – сказал он. Они все равно ткнули его в плечо. Он завопил. Карис тоже.

Марти протянул руку, чтобы дотронуться до нее; ее лицо было перекошено от боли. Но он решил не вмешиваться в то, что было явно жизненно важным моментом: это могло принести больше вреда, чем пользы.

– Ну-ну, – сказал офицер, высоко сидя на лошади. – Ты не кажешься мне мертвым.

– Я тренировался, – ответил сержант. Остроумие принесло ему второй удар. Судя по взглядам окружавших людей, повезет, если его не выпотрошат. Они были готовы к развлечению.

– Ты не умрешь, – сказал офицер, похлопывая своего коня по блестящей шее. Присутствие такого количества разлагающихся трупов заставляло чистокровного скакуна тревожиться. – Сначала нам нужны ответы на некоторые вопросы. А потом ты сможешь занять свое место в яме.

Небо за головой офицера с плюмажем потемнело. Пока он говорил, сцена начала терять связность, будто Мамулян забыл, как все было дальше.

Глаза Карис снова начали дергаться взад-вперед под веками. Ее охватил еще один вихрь впечатлений: каждое мгновение было очерчено с абсолютной точностью, но все происходило слишком быстро, чтобы она могла что-то понять.

– Карис? С тобой все в порядке?

– Да, да, – сказала она, задыхаясь. – Просто мгновения… живые мгновения.

Она увидела комнату, стул. Почувствовала поцелуй, пощечину. Боль, облегчение, снова боль. Вопросы; смех. Она не была уверена, но догадывалась, что под давлением сержант рассказывает врагу все, что тот хочет знать, и даже больше. Дни проходили в мгновение ока. Она пропустила их сквозь пальцы, чувствуя, что спящая голова Европейца с нарастающей скоростью движется к критическому событию. Лучше всего позволить ему идти впереди; он лучше, чем она, понимал значение этого спуска.

Путешествие закончилось с шокирующей внезапностью.

Над ее головой разверзлось небо цвета холодного железа. С него падал снег – ленивый гусиный пух, который, вместо того чтобы согреть ее, вызывал боль в костях. В тесной однокомнатной квартирке, где Марти сидел напротив нее полуголый и потел, зубы Карис начали стучать.

Похоже, похитители сержанта закончили допрос. Они вывели его и еще пятерых пленников-оборванцев в маленький четырехугольный двор. Он огляделся по сторонам. Это был монастырь – по крайней мере, до того, как его захватили. Один или два монаха стояли под крытой галереей и философски взирали на происходящее.