Проклятая игра

Шестеро пленников стояли в очереди, пока падал снег. Они не были связаны – отсюда некуда бежать. Стоявший последним в строю сержант грыз ногти и старался думать о пустяках. Они умрут здесь, это неизбежно. Они не были первыми, кого казнили сегодня днем. Вдоль одной из стен, аккуратно разложенные для посмертного осмотра, лежали пять трупов. Их отрубленные головы перенесли – что являлось окончательным оскорблением – к паху. Широко раскрыв глаза, словно потрясенные смертельным ударом, они смотрели на падающий снег, окна и единственное дерево, посаженное на квадрате земли среди камней. Летом оно, несомненно, приносило плоды; птицы пели в нем идиотские песни. Теперь же оно было безлистным.

– Они собираются убить нас, – сказала она будничным тоном.

Все происходило неформально. Руководящий процедурой офицер в накинутой на плечи шубе стоял спиной к пленникам, грея руки у пылающей жаровни. Палач был с ним, его окровавленный меч небрежно лежал на плече. Толстый неуклюжий мужчина, он рассмеялся какой-то шутке офицера и выпил чашку чего-то согревающего, прежде чем вернуться к своим обязанностям.

Карис улыбнулась.

– Что происходит сейчас?

Она ничего не сказала. Ее глаза были устремлены на человека, который собирался их убить; она продолжала улыбаться.

– Карис. Что происходит?

Солдаты выстроились вдоль шеренги пленников и повалили их всех на землю посреди двора. Карис склонила голову, обнажая затылок.

– Мы умрем, – прошептала она своему далекому наперснику.

В дальнем конце шеренги палач поднял меч и одним профессиональным ударом опустил его. Голова пленника, казалось, отпрыгнула от шеи, выталкиваемая вперед гейзером крови. Он был зловещим на фоне серых стен и белого снега. Голова упала лицом вниз, покатилась и остановилась. Тело свернулось клубком на земле. Краем глаза Мамулян наблюдал за происходящим, стараясь не стучать зубами. Он не боялся и не хотел, чтобы они думали, что он боится. Следующий в очереди мужчина начал кричать. Двое солдат шагнули вперед по приказу офицера и схватили пленника. Внезапно, после затишья, в котором было слышно, как снег опускается на землю, шеренга разразилась мольбами и молитвами; ужас приговоренного открыл шлюзы. Сержант молчал. Им повезло, что они умирают вот так, подумал он: меч предназначался для аристократов и офицеров. Но дерево было еще недостаточно высоким, чтобы повесить на нем человека. Он смотрел, как меч падает во второй раз, и гадал, продолжает ли язык болтаться после смерти, сидя под высыхающим нёбом мертвеца.

– Я не боюсь, – сказал он. – Что толку бояться? Страх не купишь и не продашь, любовью с ним не займешься. Его нельзя даже надеть, если с тебя сорвали рубашку и ты замерзаешь.

Голова третьего пленника покатилась по снегу, потом четвертого. Солдат засмеялся. От крови шел пар. Ее мясной запах был аппетитен для человека, которого не кормили целую неделю.

– Я ничего не теряю, – сказал он вместо молитвы. – У меня была бесполезная жизнь. Если все закончится здесь, что с того?

Пленник слева от него был молод – не больше пятнадцати лет. Мальчик-барабанщик, догадался сержант. Он тихо плакал.

– Посмотри туда, – сказал Мамулян. – По-моему, это и есть дезертирство.

Он кивнул в сторону распростертых тел: их покидали самые разные паразиты. Блохи и вши, поняв, что хозяева перестали существовать, уползали и спрыгивали с голов и одежд, стремясь найти новое пристанище, пока их не настиг холод.

Мальчик посмотрел и улыбнулся. Зрелище отвлекло его в тот момент, когда палач занял позицию и нанес смертельный удар. Голова подпрыгнула, жар ударил сержанту в грудь.

Мамулян вяло оглянулся на палача. Тот, как настоящий мастер своего дела, был лишь слегка забрызган кровью. Глупая физиономия с давно не стриженной, лохматой бородой и круглыми, будто ошпаренными глазами. Неужели это убьет меня, подумал сержант; что ж, мне не стыдно. Он развел руки в стороны – универсальный жест покорности – и склонил голову. Кто-то потянул его за рубашку, обнажая шею.

Он ждал. В голове раздался звук, похожий на выстрел. Он открыл глаза, ожидая увидеть приближающийся снег, когда его голова соскочит с шеи, но – нет. Посреди площади солдат упал на колени, его грудь была разворочена выстрелом из одного из верхних монастырских окон. Мамулян оглянулся. Со всех сторон четырехугольника во двор проникали солдаты; выстрелы рассекали снег. Руководящий казнью офицер неуклюже упал на жаровню, раненый; его шуба загорелась. Два солдата, пойманные в ловушку под деревом, полегли, прижавшись друг к другу, словно любовники.

– Прочь, – повелительно прошептала Карис его голосом: – Быстро. Прочь.

Он полз на животе по замерзшему камню, пока фракции сражались над его головой, едва веря, что его пощадили. Никто даже не взглянул на него во второй раз. Безоружный и тощий как скелет, он ни для кого не представлял опасности. Выбравшись со двора в глубины монастыря, Мамулян перевел дух. По ледяным