Проклятая игра

коридорам плыл дым. Как и следовало ожидать, место подожгла то ли одна сторона, то ли другая; скорее всего, обе сразу. Все они были идиотами, и он никого не любил. Он начал свой путь через лабиринт здания, надеясь найти выход, не встретив ни одного заблудившегося фузилера.

В проходе, удаленном от перестрелок, услышал шаги – в сандалиях, а не в сапогах, – приближающиеся к нему. Он повернулся к преследователю. Это оказался монах, его костлявые черты лица были точь-в-точь как у аскета. Он схватил сержанта за изодранный воротник рубашки.

– Ты послан Богом, – сказал монах. Он запыхался, но его хватка была яростной.

– Оставь меня в покое. Я хочу выбраться отсюда.

– Драка распространяется по всему зданию, нигде не безопасно.

– Я готов рискнуть. – Сержант ухмыльнулся.

– Ты избран, солдат, – ответил монах, все еще держась за него. – За тебя вступилась судьба. Невинный мальчик рядом с тобой умер, а ты выжил. Неужели не понимаешь? Спроси себя, почему.

Он попытался отодвинуть эту говорящую щепку: смесь ладана и застарелого пота была отвратительна. Но монах держался крепко, торопливо говоря:

– Под кельями есть потайные ходы. Мы можем ускользнуть, не будучи убитыми.

– Да?

– Конечно. Если ты мне поможешь.

– Как?

– Мне нужно спасти кое-какие записи, это дело всей моей жизни. Мне нужны твои мускулы, солдат. Не волнуйся, ты получишь что-то взамен.

– Да что у тебя есть такого, что нужно мне? – спросил сержант. Чем мог обладать флагеллант с безумными глазами?

– Мне нужен послушник, – сказал монах. – Кто-то, кому я мог бы передать свои знания.

– Избавь меня от духовных наставлений.

– Я могу многому тебя научить. Как жить вечно, если ты этого хочешь. – Мамулян начал смеяться, но монах продолжал свои бредни. – Как отнимать жизнь у других людей и забирать ее себе. Или, если захочешь, отдавать мертвым, чтобы они воскресли.

– Никогда.

– Это старая мудрость, – сказал монах. – Но я снова нашел ее, написанную простым греческим языком. Тайны, которые были древними, когда холмы были молоды. Такие тайны.

– Если ты все это умеешь, почему ты – не царь всея Руси? – ответил Мамулян.

Монах отпустил рубашку солдата и посмотрел на него с внезапно полыхнувшим презрением.

– Какой человек, – медленно проговорил он, – какой человек с истинным честолюбием в душе захочет быть всего лишь царем?

Ответ стер улыбку с лица солдата. Странные слова, значение которых – если бы его спросили – было бы трудно объяснить. Но в них заключалось обещание, он это понимал, пусть и был сбит с толку. Что ж, подумал

он, вероятно, именно так приходит мудрость; меч не коснулся меня, не так ли?

– Покажи мне путь, – сказал он.

Карис улыбнулась – слабой, но лучезарной улыбкой. В мгновение ока зима растаяла. Расцвела весна, повсюду зеленела земля, особенно над могильными ямами.

– Куда ты идешь? – спросил Марти.

По радостному выражению ее лица было ясно, что обстоятельства изменились. В течение нескольких минут она выплевывала ключи к той жизни, которую вела в голове Европейца. Марти едва уловил суть происходящего. Он надеялся, что она сможет сообщить подробности позднее. В какой стране это было, в какой войне.

Внезапно она сказала:

– Я закончил.

Ее голос был легким, почти игривым.

– Карис?

– Кто такой Карис? Никогда о нем не слышал. Скорее всего, он мертв. Они все мертвы, кроме меня.

– Что ты закончил?

– Учиться, конечно. Все, чему он может меня научить. И это было правдой. Все, что он обещал. Старая мудрость.

– И что же ты узнал?

Она подняла обожженную руку и расправила ее.

– Я могу украсть жизнь, – сказала она. – Легко. Надо просто ее найти и выпить. Легко брать, легко отдавать.

– Отдавать?

– На время. Пока это меня устраивает. – Она протянула палец: Бог Адаму. – Да будет жизнь.

Он снова начал смеяться в ней.

– А монах?

– А что с ним?

– Он все еще с тобой?

Сержант покачал головой Карис.

– Я убил его, когда он научил меня всему, что мог. – Ее руки вытянулись вперед и задушили воздух. – Я просто задушил его однажды ночью, когда он спал. Конечно, он проснулся, почувствовав мою хватку на своем горле. Но не сопротивлялся, не делал ни малейшей попытки спастись. – Сержант ухмыльнулся, описывая свой поступок. – Он просто позволил мне убить себя. Я с трудом верил в свою удачу; планировал это несколько недель, боясь, что он прочитает мои мысли. Когда он испустил дух с такой легкостью, я был в восторге… – Ухмылка внезапно исчезла. – Глупо, – пробормотал он ее горлом. – Как же это глупо.

– Почему?

– Я не видел ловушки, которую он устроил. Не понимал, как он все спланировал, лелеял меня как сына, зная, что я стану его палачом, когда придет время. Я так и не понял – даже на краткий миг, – что был его инструментом. Он хотел умереть. Передать свою мудрость, – это слово было произнесено насмешливо, – мне, а затем заставить меня покончить с ним.

– Почему он хотел умереть?