Неожиданно на горизонте снова зажглись огни. На этот раз – для второго представления – образ стал формой. Вместо спиралей она увидела поднимающиеся столбы горящего дыма. Вместо морей света – пейзаж, где далекие склоны холмов местами пронзали солнечные лучи. Птицы поднимались на пылающих крыльях, а потом превращались в книжные листы, трепещущие от пожаров, которые даже сейчас полыхали со всех сторон.
– Где ты находишься? – снова спросил он.
Ее глаза маниакально блуждали под закрытыми веками, вбирая в себя растущую реальность. Марти не мог разделить ее чувства, кроме как через слова, а она онемела от восхищения или ужаса; он не мог сказать, от чего именно.
Здесь были и звуки. Немного; мыс, по которому она шла, слишком сильно пострадал от разрушений, чтобы кричать. Его жизнь почти закончилась. Под ногами валялись тела, настолько изуродованные, что казалось, их сбросили с неба. Оружие, лошади, колеса. Она видела все это, будто в ярком фейерверке: ни одно зрелище не мелькало больше одного раза. В мгновение темноты между одной вспышкой света и следующей сцена менялась. Только что она стояла на открытой дороге, к ней бежала голая девушка и что-то кричала. А теперь – на склоне холма, у подножия которого сквозь завесу дыма виднеется разрушенная до основания долина. Вот появилась серебристая березовая роща – и исчезла. Вот руины и безголовый труп у ее ног, а вот их нет. Но всегда рядом полыхали пожары, в воздухе стоял запах гари и крики; надвигался безжалостный преследователь. Карис чувствовала, что это может продолжаться вечно: сцены, меняющиеся перед ней – в один момент пейзаж, в следующий зверство, – не давая времени соотнести разрозненные образы.
Затем так же внезапно, как исчезли первые узоры, исчезли и пожары. Вокруг снова воцарилась тьма.
– Где?
Голос Марти нашел ее. Он был так взволнован и сбит с толку, что она ответила ему.
– Я почти труп, – сказала она совершенно спокойно.
– Карис?
Он боялся, что ее имя насторожит Мамуляна, но ему нужно было знать, говорит она за себя или за него.
– Только не Карис, – ответила она. Ее рот, казалось, утратил свою полноту, губы стали тоньше. Это был рот Мамуляна, а не ее.
Она чуть приподняла руку с колен, словно собираясь прикоснуться к лицу.
– Почти труп, – повторила она. – Видите ли, я проиграл битву. Проиграл всю эту кровавую войну…
– Какую войну?
– Проиграл с самого начала. Не то чтобы это имело значение, а? Найду себе другую войну. Всегда кто-то воюет.
– Кто вы такой?
Она нахмурилась.
– Вам-то какая разница? – она накинулась на него. – Не ваше дело.
– Это не имеет значения, – ответил Марти. Он боялся слишком сильно давить. Как бы то ни было, ответ на его вопрос последовал в следующее мгновение.
– Меня зовут Мамулян. Я сержант третьего Фузилерского полка. Поправка:
– Больше нет?
– Нет. Теперь я никто. В наши дни безопаснее быть никем, вам не кажется?
Тон был устрашающе светским, будто Европеец точно знал, что происходит, и решил побеседовать с Марти через Карис. Может, это еще одна игра?
– Когда я думаю о том, что натворил, – сказал он, – чтобы избежать неприятностей… Я такой трус, понимаете? Так было всегда. Ненавижу вид крови.
Он начал смеяться внутри нее, жестким, неженственным смехом.
– Ты всего лишь человек? – спросил Марти. Он едва мог поверить в то, что ему говорили. В мозгу Европейца не прятался дьявол, только полубезумный сержант, потерявшийся на поле боя. – Всего лишь человек? – повторил он.
– А кем вы хотели меня видеть? – быстро спросил сержант. – Я буду счастлив услужить вам. Все, что угодно, только вытащите меня из этого дерьма.
– С кем, по-твоему, ты разговариваешь?
Сержант нахмурился вместе с лицом Карис, подыскивая ответ на загадку.
– Я схожу с ума, – печально сказал он. – Я уже несколько дней разговариваю сам с собой. Никого не осталось, понимаете? Третий полк уничтожен. И четвертый. И пятый. Все разлетелось к чертовой матери! – Он остановился и скривил лицо. – Мне не с кем играть в карты, черт побери. Я ведь не могу играть с мертвецами, правда? У них нет ничего, что мне нужно… – Голос затих.
– Какое сегодня число?
– Какое-то там октября, не так ли? – спросил сержант. – Я потерял счет времени. И все же ночью чертовски холодно, это я вам точно говорю. Да, должно быть, по крайней мере, октябрь. Вчера ветром принесло снег. Или это было накануне?
– Какой сейчас год?
Сержант рассмеялся.
– Мои дела не так уж плохи, – сказал он. – Сейчас 1811 год. Точно. Девятого ноября мне исполняется тридцать два года. А по виду больше сорока и не дашь!
Это был 1811 год. Если сержант говорит правду, значит, Мамуляну уже два столетия.
– Вы уверены? – спросил Марти. – Вы уверены, что сейчас 1811 год?
– Заткнись! – последовал ответ.
– Что?
– Беда.