Проклятая игра

Как только Марти добрался до того места, куда вошел с пожарной лестницы, идти стало легче. Только приблизившись туда, где ступени были устланы ковром, он понял – эта мысль вызвала улыбку на его губах, – что пришел без оружия и без плана, каким бы примитивным он ни был, как вытащить Карис. Все, на что он мог надеяться, – это то, что она больше не является важным пунктом в повестке дня Европейца, ее могут не заметить в течение нескольких жизненно важных моментов. Ступив на последнюю лестничную площадку, он увидел свое отражение в одном из зеркал холла: худой, небритый, на лице виднеются пятна крови, рубашка потемнела от нее – похож на сумасшедшего. Этот образ точно отражал то, каким он себя представлял – отчаянным, варварским, – и придал смелости. Он и его отражение согласились: он был не в своем уме.

* * *

Всего во второй раз за время долгих отношений они сидели друг против друга за крошечным столиком и играли в «двадцать одно». Игра прошла без происшествий: казалось, они были более равны, чем сорок с лишним лет назад на Мурановской площади. Пока играли, они разговаривали. Разговор тоже шел спокойно и без драматизма: об Эванджелине, о том, как в последнее время упал рынок, об Америке и даже, по ходу игры, о Варшаве.

– Ты когда-нибудь возвращался? – спросил Уайтхед.

Европеец покачал головой.

– То, что они сделали, просто ужасно.

– Немцы?

– Градостроители.

Они продолжали играть. Карты тасовались и сдавались снова, тасовались и сдавались. Легкий ветерок от их движений заставлял мерцать пламя свечи. Игра пошла сначала в одну сторону, потом в другую. Разговор прервался и начался снова: светская, почти банальная болтовня. Казалось, в эти последние минуты, когда им так много нужно сказать друг другу, они не могли сказать ничего существенного, боясь, что это откроет шлюзы. Только однажды беседа показала истинную суть – переросла из простого замечания в метафизику за считаные секунды.

– По-моему, ты жульничаешь, – небрежно заметил Европеец.

– Ты бы не сомневался, если бы я так поступил. Все трюки, которые я использую, – твои.

– Да ладно.

– Это правда. Все, что я узнал о мошенничестве, узнал от тебя.

Европеец выглядел почти польщенным.

– Даже сейчас, – прибавил Уайтхед.

– Даже сейчас что?

– Ты все еще жульничаешь, не так ли? Ты не должен быть жив, не в твоем возрасте.

– Верно.

– Ты выглядишь так же, как в Варшаве, плюс-минус шрамы. Сколько тебе лет? Сотня? Сто пятьдесят?

– Больше.

– И какой тебе от этого толк? Ты боишься больше, чем я. Тебе нужен кто-то, кто будет держать тебя за руку, пока ты умираешь, и ты выбрал меня.

– Вместе мы могли бы никогда не умереть.

– Э-э?

– Мы могли бы основать целые миры.

– Сомневаюсь.

Мамулян вздохнул:

– Значит, все дело было в аппетите? С самого начала.

– По большей части.

– Ты никогда не стремился разобраться во всем этом?

– Разобраться? Нет никакого смысла в нем разбираться. Ты сам мне это сказал: таков был первый урок. Все есть случайность.

Европеец бросил свои карты: расклад был проигрышный.

– Еще разок? – предложил Уайтхед.

– Только один. А потом нам действительно пора.

На верхней площадке лестницы Марти остановился. Дверь в номер Уайтхеда была приоткрыта. Он понятия не имел о географии соседних комнат – два люкса, которые он исследовал на этом этаже, оказались совершенно разными, и он не мог предсказать планировку третьего. Вспомнил свой предыдущий разговор с Уайтхедом. Когда все закончилось, у него возникло впечатление, что старик прошел довольно большое расстояние, прежде чем закрылась внутренняя дверь, положившая конец разговору. Значит, там длинный коридор, возможно предлагающий несколько укромных мест.

Колебаться бесполезно; стоя здесь и жонглируя своими шансами, он только усиливал нервозность. Нужно действовать.

У самой двери он снова остановился. Изнутри доносились приглушенные голоса, словно говорившие находились за закрытыми дверями. Марти положил пальцы на дверь номера и осторожно толкнул ее. Дверь приоткрылась еще на несколько дюймов, и он заглянул внутрь. Как он и предполагал, в номер вел пустой коридор, где было четыре двери. Три закрыты, одна приоткрыта. Из-за одной из закрытых дверей доносились голоса, которые он услышал. Он сосредоточился, пытаясь уловить хоть что-то в этом бормотании, но не смог разобрать почти ничего. Однако узнал говоривших: один – Уайтхед, другой – Мамулян. Тон разговора был очевиден: джентльменский, вежливый.

Уже не в первый раз он жаждал обладать способностью прийти к Карис тем же путем, каким она пришла к нему: разумом отыскать ее местонахождение и обсудить наилучшие способы побега. А так всё – как обычно – во власти случайности.