Проклятая невеста

Он протянул чашку с вином, взглядом указал на блюдо. Подумав, Халид принял прохладное серебро, дотянулся до пирожка. Силы-то и вправду надо возвращать. Хотя сидеть за одним столом с… врагом? Хозяином? Пальцы дрогнули, словно кто-то дернул нитку — и что-то в глубине самой его сущности отозвалось болезненной дрожью. Мягкое тесто едва не встало поперек горла, и Халид поторопился запить его вином. Проглотил, запил еще одним глотком.

— К вечеру ты будешь совсем здоров, — негромко сказал чужестранец. — А вот чары, что связывают нас, все еще крепнут, так что не удивляйся и не бойся, если почувствуешь что-то странное. Я всегда буду знать, где ты и что делаешь. Смогу позвать издалека или услышать твой зов, приказать — и сопротивляться ты не сумеешь. Зато, если будешь ранен или болен, я смогу отдать тебе часть своих сил, как и наоборот. Это называется Узы Тени. И снять их, пока один из связанных жив, нельзя.

— Пока… жив?

— На твоем месте я бы на это не рассчитывал, — усмехнулся чужестранец. — Редкая Тень переживает хозяина, да и жизнью это не назовешь. Так что лучше тебе беречь мою жизнь, как свою собственную.

— А что мне еще придется делать? — поинтересовался Халид, отставляя чашку: все равно кусок в горло не лез. — Снизойдет ли почтенный целитель до объяснений недостойному, зачем ему понадобился раб?

И снова слово обожгло, но внутри поднималась тяжелая хмельная злость, и Халид в упор глянул в смоляные пятна чужих зрачков.

— Я не держу рабов, если без этого можно обойтись, — отозвался чародей. — Можешь ненавидеть меня, сколько угодно, — твое право. Только не забывай, что ты сам не захотел стать крысиным обедом, выбрав мою помощь вместо смерти. Кстати, вполне заслуженной. Сколько отнятых жизней у тебя на счету, Зеринге?

— Не твоя забота, — прошипел Халид, напрягаясь всем телом. — Благодарности ждешь? Так ты меня не из милосердия спасал.

— А я и не говорил ничего про милосердие. Ты торговал чужой смертью. Я могу понять убийство ради мести или из ненависти. Но за деньги? Не тебе говорить о милосердии, хватит с тебя и справедливости. Хочешь знать, чем я занимаюсь? Случается — лечу людей, случается — убиваю. Иногда охочусь на существ, о которых ты разве что в сказках слышал. Иногда не позволяю свершиться злу, иногда останавливаю тех, кто считает себя добром. А помощник мне нужен, потому что одному везде не успеть, да и спину прикрыть иногда нужно.

— Спину? — Халид улыбнулся сведенными злостью губами. — Тогда ты не того выбрал, о величайший. В спину я умею только бить — сам разве не видел?

— Да и этого особо не умеешь, — бросил чужестранец насмешливо. — Видел, да уж…

Багровая тьма поднялась изнутри, застелила все вокруг тяжелой пеленой. Рванувшись к врагу, Халид попытался выхватить нож, забыв, что его нет — и осел на пол, едва не ударившись о стол. Воздух вонзился в горло острым и горьким лезвием, внутренности рвала когтистая лапа, выворачивая наизнанку.

Скорчившись на полу, он беспомощно открывал рот, как выброшенная из воды рыба, — и не мог вдохнуть. Страха не было — только желание добраться, убить, растоптать. За неудачу, с которой все началось, за насмешки, за спокойную наглую уверенность и равнодушие в мягком голосе. За то, что считает себя вправе определять, кто достоин жить, и не скрывает презрения, говоря о деньгах. Да кто он такой, чтобы судить?

А потом пришел страх. Боль не утихала, питаясь его ненавистью, как пожар — горючим маслом. Показалось, что вот-вот кровь хлынет горлом, вымывая горькую ярость, и в ней захлебнется все, что он считает собой. Страх мешался с ненавистью, выгибая тело раскаленной судорогой, хрипя в сведенном спазмом горле…

И когда чужие руки легли на плечи, Халид дернулся, вырываясь, но от ладоней целителя боль отступила, рыча, как присмиревший, но еще не укрощенный зверь. Опустившись рядом, чужестранец осторожно притронулся к его шее, надавил, растер, положил горячую ладонь на лоб Халида, не прекращая пальцами другой поглаживать горло… Челюсти удушья разжались, и Халид задышал, жадно и торопливо хватая сладкий воздух.

— Я говорил, что ты можешь меня ненавидеть, — бесстрастно прозвучало рядом. — А вот пытаться причинить мне вред не стоит. Сам теперь знаешь — почему. Лежи, сейчас пройдет.

Ладони исчезли. Халида била дрожь. Стиснув зубы, он лежал на полу, пытаясь думать о чем угодно, только не о том, что сейчас бы и душу продал за рукоять любимого ножа в пальцах. И несколько мгновений свободы от заклятия. Душу? Ничего, кроме души, у него и не осталось. И то, если можно назвать это душой.

Вернувшийся целитель опять сел рядом, приподнял ему голову и поднес к губам чашку с вином. Халид сжал губы, отворачиваясь.

— Пей. Давай, Зеринге, не заставляй меня приказывать. Хватит с тебя. Ну, давай…