Проклятая невеста

Конечно, если бы его выпускали из комнаты хотя бы во внутренний двор, он и сам все понял бы. Караван не подготовить к долгому пути за несколько часов. Надо перековать лошадей, проверить сбрую, собрать припасы и сделать еще сотню незаметных, но необходимых дел, которыми наверняка последние дни занимался Хазрет ир-Нами и его люди. И всю эту суматоху Надир бы увидел. А много ли разглядишь и услышишь в окно? Вот, значит, как…

— Благодарение богам, пославшим нежаркие дни, приятные для путешествия, — откликнулся он ровно. — Однако я все-таки беспокоюсь о вашем драгоценном здоровье, дядюшка. Не слишком ли рано вам пускаться в долгий путь?

— Все мы в воле богов, а служба шаху не терпит промедления, — настороженно ответил дядя, наверняка удивляясь его смирению. — Какая разница, здесь мне валяться на подушках или в паланкине? Да и ты будешь рядом, сможешь услужить мне при необходимости.

Надир глубоко вздохнул и поставил на столик чашку с недопитым кофе. Сплел пальцы, боясь, что они задрожат. И неважно, что от гнева, а не от страха, дядюшка все равно примет это за слабость. Холодная злость, давно родившаяся и созревшая в нем, как уродливый ядовитый плод, просилась наружу, однако Надир обуздал ее. «Гнев — жеребец, который должен слушаться узды разума, — говорил отец. — Если ярость служит тебе клинком, то помни, что не меч правит рукой, а рука — мечом».

— Боюсь, драгоценный дядюшка, — сказал он с той же выверенной ровностью, — ваши надежды далеки от моих стремлений. Приношу самые искренние извинения и молю о прощении, но я возвращаюсь в Харузу.

Слова упали, растворившись в тишине комнаты, и пути назад больше не было. Надир в упор встретил изумленный взгляд дяди, да хранят его светлые боги. Пусть хранят, конечно же, Надир от всей души желает дяде здоровья, долгих лет и благополучия. Только делать из себя покорную куклу больше не позволит.

— Вздор! — фыркнул Ансар ир-Дауд, откидываясь на спинку дивана. — Что это тебе, мальчик мой, солнцем голову напекло?

— Каким еще солнцем, дядюшка? — вкрадчиво поинтересовался Надир, не выдержав. — Меня ведь даже от солнца берегут, как луноликую деву, того и гляди, забуду, как оно выглядит.

— Надир… — поморщился дядя, все еще глядя на него, как на капризного мальчишку. — Я ведь говорил, что это ради твоей же пользы. Выкинь глупости из головы, дорогой племянник. Собирайся в дорогу, завтра выедем рано.

— Непременно выедем, дядя, — кивнул Надир, с холодком в груди думая, что зря боялся — пальцы не дрожат.

Он еще никогда не спорил с дядюшкой. С отцом однажды пришлось, и вспоминать об этом до сих пор было больно, словно задеть почти зажившую рану. О да, теперь он знал, каково это.

— Непременно, — повторил он, не отводя взгляда. — Желаю вам спокойной дороги до области Гюльнарид. И пусть ваши труды на благо пресветлого государя будут оценены им щедро и милостиво. А у меня дела в Харузе, прошу простить.

— Это из-за целителя? — свел дядя широкие густые брови, и зеленые глаза под ними вмиг заледенели. — Из-за этого Раэна, темные джинны его…

И не договорил — осекся. Даже в злости не забыл, чем обязан целителю. На миг Надиру показалось, что между ним и дядей протянулся невидимый мост понимания и все еще можно поправить. Позволить душам пройти по этому мосту и встретиться на нем, оставив ссору позади. Ведь не чужие они с дядей друг другу, в целом мире у Надира остались только сестра и этот хмурый упрямый старик, не терпящий возражений и не понимающий, что маленький племянник давно вырос.

— Это из-за всего вместе, дядя, — тихо сказал Надир. — Из-за Наргис, о которой я тревожусь. Из-за целителя Раэна, с которым мне нужно поговорить. А больше всего из-за вас. Из-за того, что вы окружили меня защитой, но этот доспех больше похож на оковы. Сколько раз я пытался с вами поговорить за эти дни? Я спрашиваю — вы молчите или отговариваетесь пустяками. Я прошу сказать правду — вам стыдно солгать, но и правды вы не говорите. Любой конюх знает больше, чем я, ваш племянник. Поневоле задумаешься, племянник ли я вам? Ведь так берегут секреты от злейших врагов, а не от родичей.

Он видел, что каждое слово бьет в цель, и ему самому было больно, когда Ансар морщился. Но разве Надир этого хотел? Разве не просил он честного разговора, чтобы понять, какие ветры дуют вокруг и чего следует опасаться? А вместо доверия и правды получил заботу, которая спеленала его по рукам и ногам, словно младенца. Заботу, от которой задыхался, не зная, чему и кому верить.

— Ни в какую Харузу ты не поедешь, — тихо сказал Ансар ир-Дауд, и в его взгляде что-то неуловимо изменилось. — О сестре не беспокойся, я велю ей приехать в Гюльнару. Верные люди привезут ее быстро и безопасно, нет никакой нужды тревожиться.

— А в Гюльнаре вы запрете нас обоих, как птиц в клетках? — непослушными губами улыбнулся Надир.

В горле пересохло, и он взял чашку, глотнул остывшего кофе, разлившегося во рту мерзкой горечью.

— Ради твоего блага, — повторил дядя и хотел сказать что-то еще, но Надир наклонился к нему через маленький столик и тихо сказал: