Проклятая сабля крымского хана

Мельком взглянув на визиря, Девлет Гирей, который с каждым днем чувствовал себя все лучше и лучше, отметил про себя: он давно решил идти в поход. Но чтобы это решение не выглядело единоличным, хан собрал военный совет. Бородатые мирзы и князи наперебой говорили о желании наказать русских, ни один из военачальников не усомнился в надобности похода, и крымский хан назначил дату выхода. Гонцы сообщали: татарскому войску придется преодолеть две линии обороны, особого перевеса у крымского войска нет, но если учесть все обстоятельства, лучшего времени для выступления трудно найти. Может, такой шанс больше не выпадет. Ободренный военачальниками (в конце концов, если что, не его обвинят в поражении), в начале дождливого апреля крымский хан перешел горную речушку Альму, двинулся к Перекопу, пополняя по пути свое войско ногайцами, кочевавшими в обширных степях. Девлет Гирей хотел пойти сначала на Тулу, покорить этот маленький русский городок, воины которого лишили его самого дорогого. Он гнал войско, давая лишь короткие передышки, чтобы накормить скот, и военачальники поражались его выносливости. Еще недавно они считали, что дни Девлет Гирея сочтены… И вот произошло чудо. Он прибавил в весе, лицо потеряло бледность, глаза горели решимостью, руки и ноги налились силой. Как в добрые времена, крымский хан мог многие часы проводить в седле, мощные руки легко перерубали пополам барана. Мирзы, пошептавшись, решили, что сабля, утерянная где-то в тульских степях и наверняка находившаяся в стане русских, звала его к себе, требовала, чтобы он освободил ее из плена, обещала победы — и дряхлый воин снова почувствовал себя богатырем.

Через несколько дней Девлет Гирей подошел к устью реки Кромы, где его поджидал худой тщедушный человечек с желтым лицом, немного смахивавший на обезьяну. Увидев хана, он спрыгнул с белой, в черных яблоках, кобылы и бросился на колени:

— О великий хан! Я счастлив видеть тебя!