Проклятая сабля крымского хана

— Прибыль-то большая, ничего не скажу, — кивнула государыня, — да вот только сколько того неучтенного добра у Акинфия — Бог знает. Негоже придворному быть богаче государя.

— Это верно. — Фаворит знал ее любовь к роскоши.

— Ежели окажется, что наговоры все это, — произнесла императрица, — подарок ему сделаю. А ежели правда… Не миновать ему наказания… Утаивший что-то от ревизоров царских да предан будет смерти…

Ее черные бусинки-глаза зло блеснули, и имевший на нее большое влияние любовник содрогнулся. Не дай Бог впасть в немилость! Проклятая баба шкуру сдерет заживо!

— Молодец ты, матушка, — льстиво проговорил он, и Анна Иоанновна, отодвинув тарелку, стала ласкаться к любовнику. Этот ритуал повторялся изо дня в день. Бирон знал, что должен увлечь ее на кровать, где они сначала предадутся плотским утехам, потом матушка заснет, похрапывая, а пробудившись, зайдет к фрейлинам и прикажет им петь до изнеможения, пока ей не надоест. Он знал и то, что многие влиятельные в государстве люди мечтают избавиться от такой царицы. Вот только никто не ведает, как это сделать. Анна Иоанновна всегда начеку, она боится смерти и наверняка умрет от естественных причин. Так что придется терпеть государыню, ничего не поделаешь.

Следователи отправились в путь только в августе 1733 года. Васильев, прибыв в Тулу, явился на завод Акинфия и начал проверку. Его удивило, что сам завод был небольшим, во всяком случае, не такой рисовало его воображение. Из двух доменных печей осталась одна, из молотовых амбаров — три, в каждом по одному молоту и по два горна. По документам, предоставленным ему управляющим, завод выпускал полосное и связное железо и изделия из него. На глазах удивленного Акинфия действовавший по инструкции Васильев опечатал в заводской конторе все заводские книги, записки, вексели, купчии и письма. Видя, с каким усердием делается проверка, Демидов заподозрил неладное. Он давно знал, что ему завидовали. А кто из успешных людей избегал зависти? Из-за нее, проклятой, нашептывали про его тайные кладовые, хотя никто не ведал этого наверняка. Что, если этот щуплый Васильев и впрямь решит проверить подземелье его дома? Акинфий пригладил парик, заметив, как бархатный камзол осыпала пудра, и тихо поманил главного приказчика, рыжего веснушчатого Семена Пальцова, преданного человека и своего шурина. Они отошли за здание конторы, и Демидов, оглядевшись по сторонам, прошептал:

— Чую я, беда, Сеня. На сей раз проверят меня основательно.

Шурин не стал его успокаивать: