Проклятье Жеводана

У меня отнялся дар речи. Я стоял, абсолютно сбитый и потерянный, не зная, что говорить.

– Я таких не видела, – произнесла Сара, давая животным обнюхать ее руку.

– Ты повелеваешь ими? Любой тварью? Они видят тебя впервые… – бормотал я, проводя рукой по своему лицу и не веря собственным глазам.

– М? – Она повернула ко мне голову, ласково трепля гибрида за ухом.

Зверье опасливо скалилось, некоторые вовсе отступили настолько, что уперлись в стену. Прочий мой зверинец, рассаженный по другим клеткам, как и я сам, пребывали в оцепенении.

– С ними не так уж и сложно поладить, ваша светлость. – Сара вложила столько едкой насмешки в эту «светлость», что мне стало жутко. Я ощутил горький яд проклятья из уст этой ведьмы у себя в груди.

– Как? – вопрошал я, не будучи в силах принять никакой разумный ответ.

Она издевательски и оценивающе окинула меня таким презрительным взглядом с головы до ног, будто бы выискивала во мне хоть какое-то достоинство и не нашла.

– Если тебе не трудно, опусти решетку между нами, – кивнула Сара, глядя на моих питомцев.

Гибриды продолжали трусливо поджимать уши, а холки дыбились в преддверии угрозы. Стоило мадемуазель Равель обратить к ним свой беспечный взор, тихий рык сменился на скулеж, и в этот момент мое сердце в ужасе содрогнулось. Лишь единожды я видел, чтобы дикое зверье так смирнело, и дело было в проклятом Алжире. Я повиновался, и преграда вновь отделила Сару от моих питомцев.

– Выпустишь, может? – спросила она, постукивая ногтями по решетке.

Я нервно усмехнулся, абсолютно сбитый с толку, не в силах сдвинуться с места. Мой замысел обернулся для меня жуткой ловушкой. Мы оба видели, кто из нас встрял в западню, кто над кем господствовал.

– Открой, – уже приказала она.

Я метнулся к замку, но мне не сразу хватило духу сейчас отворить дверь. Все обернулось слишком резко против меня, и, пока новые доводы не завладели моим сердцем, я отворил дверь и по привычке оказал мадемуазель любезность и приглашающе указал ей дорогу.

– Спасибо, граф, – ответила она, медленно расхаживая по помещению и заглядывая в другие клетки.

– Прошу, научи меня, – просил я.

Ее лукавый взгляд скользнул по мне, когда девушка обернулась через плечо.

– Тебе не дано, – ее слова холодно и резко полоснули мою душу.

Я снес этот удар и, сглотнув, совладал с собой.

– Почему? – продолжал я.

Сара заулыбалась еще шире и пожала плечами.

– Этому не учатся, граф. Просто тебе не дано, – бросила она.

Повторив свою жестокость, она прибрала юбку своего простенького платья и присела на корточки напротив клетки с детенышами. К моему сердцу приступило мучительное отчаяние, в которое я не собирался верить, с которым я не собирался мириться.

– Посмотрим, – сказал я, скрестив руки на груди.

Стайка щенков оживилась, встревожилась, увидев чужую. Самые бойкие осмеливались обнюхаться, но тотчас же неловко отбегали прочь, забиваясь в угол подальше. Меня встревожило, что слеповатый здоровяк не проснулся от лая своих старших сородичей, и сейчас, когда прочее зверье металось в тревоге, пристально зыркая на чужого человека, щенок крепко дрых.

– Вон тот странный, – сказала Сара, поведя голову вбок.

Я присел рядом с ней на корточки и принялся разглядывать своего звереныша.

– Да, он альтернативно одарен с самого рождения, – грустно вздохнул я.

Мадемуазель Равель кивала головой, разглядывая щенков. Внутри меня растекалось ядовитое пятно гнусного сожаления. Я проклинал себя за то, как обошелся с Сарой.

Я видел, как она смотрит на зверей, как она повелевает ими. С момента возведения Святого Стефана я с большим рвением, чем прежде, припал к лону науки, уповая на здравый смысл и выверенные законы.

Увиденное мной сейчас не поддавалось никаким описаниям. Прямо передо мной сидела сущность, которую Божий замысел вел в обход законов природы.

Она была творением иного порядка, нежели я. Многие годы мне лелеялась мечта познать, как же совладать с волей зверей, как приобщиться к тому таинству, к которому причастились разноглазый Жан и Сара. Я готов был изодрать себя изнутри от одной только мысли, что все это время в стенах Святого Стефана обитало истинное чудо, но моя непростительная невежественная тупость не давала мне даже разглядеть его.

Сказать, что я корил себя, – кощунственная насмешка над этой горестной ошибкой. Но действовать надо было прямо сейчас – стыд жег и жрал меня изнутри.

– Сара, – наконец я набрался смелости.

Девушка подняла на меня взгляд. В нем все еще читалась эта жуткая снисходительность.

– Я осмелюсь просить твоей помощи, – произнес я.

– Вот как? – с улыбкой произнесла она, убирая прядь за ухо.