И Арчи, выбрав ночь потемнее, сам пошел к тем складам.
Он сам точно не знал, что собирается искать. Хоть что-то, хоть какую-то зацепку, которая поможет понять, что происходит или подскажет, в каком направлении
Пустая.
Само по себе это было не так уж и странно — нет такого закона, чтобы запрещать телегам разъезжать по улицам города. Только в центре их движение ограничивали ранними утренними или поздними вечерними часами, чтобы не смущать обитателей престижных районов. Но не на окраине, не среди складов и доков. И пустой телегой не больно-то кого удивишь. Но вот чтобы ночью. И возле
Неужели, клюнуло? Неужели он сумеет кое-что вызнать?
Тут бы интуиции еще не поздно проснуться и шепотом подсказать, что, возможно, задушенный информатор тоже что-то такое вызнал, иначе не закончил бы жизнь на дне канала с отрезанными пальцами и ожогами на лице и груди. Но она продолжала молчать. И молчала, пока Арчи подкрадывался поближе.
Телегу сопровождали шестеро. Седьмой сидел на козлах. Едва он остановил ломовиков у одной из секций забора, вся шестерка спрыгнула с телеги, подошла к забору, и один из них выбил на нем быструю частую дробь. Условный знак. Потом наклонился к неприметной щели и — Арчи был готов поклясться, хотя и находился довольно далеко — что-то сказал. Пароль? Наверняка.
Как бы то ни было, секция отъехала в сторону, как на шарнирах. Проход был узким, чуть больше ярда, насколько можно было заметить в темноте. Пятеро из шести по одному скользнули внутрь. Судя по всему, их уже ждали, так что буквально через пару минут показались снова. На сей раз таща что-то бесформенное, а судя по тому, как его волокли и как с трудом втаскивали на телегу, еще и ужасно тяжелое.
Шестой, тот, кто стучал в ворота и шептал пароль, в погрузке участия не принимал. Он крутился рядом, присматриваясь к рабочим. Время от времени подавал короткие команды, а когда стали крепить груз на телегу, засуетился, сам контролируя весь процесс, и даже пару раз собственноручно взялся за ремни, закрепляя его.
Арчи подался вперед. Он чуял след, как чует его ищейка. Это чувство захватило его столь сильно, что он забыл обо всем на свете. Тайна склада переставала быть таковой. Теперь дело было за малым — проследить, куда повезут груз, а уж там…
Додумать эту мысль он не успел. За спиной послышался шорох. Уснувшая было интуиция встрепенулась, подавая сигнал тревоги, но было поздно. Что-то тяжелое опустилось Арчи на затылок, и мир исчез.
Первыми вернулись слух и осязание. Арчи понял, что лежит на чем-то твердом, что руки неестественно вывернуты в суставах и стянуты за спиной, затылок болит, а кровь в ушах шумит так, что незнакомые голоса с трудом пробиваются сквозь этот гул.
— Ну, и вот что с ним теперь прикажешь делать? — голос был сух, деловит и полон презрения. — А если он так и не очухается? Как прикажешь поступать?
В ответ ему что-то невнятно пробубнили.
— Заткнись, тупая башка, — с раздражением бросил первый. — Толку от тебя никакого…
Снова ворчание, на сей раз обиженное, как мог бы бурчать верный пес, который задержал грабителя, и которого хозяин вместо благодарности пнул ногой.
— Хватит, — в беседу вклинился новый человек. — Кажется, Моззи не так уж сильно его ударил. Он приходит в себя.
Чей-то сапог врезался Арчи под ребра. Он невольно вздрогнул, хотя и ожидал, что его наверняка будут бить. Но первый удар — он всегда неожиданный, как ни готовься.
— Давай, помоги ему.
На лицо выплеснули ведро воды. Ледяной, пахнущей мазутом, рыбой и гнилыми водорослями. Вода из того места, где часть реки устремляется в обводной канал. Вот, значит, они где. Практически в двух шагах от складов. Только какой в этом смысл? Самый прямой, но…
Арчи фыркнул, мотая головой и разлепив ресницы. Перед глазами все плыло, тупая головная боль резко усилилась, особенно после того, как буквально в нос ему ткнулся фонарь. Он зажмурился и попытался отвернуться, но чужая рука крепко схватила за волосы — крепко и
— Ну-ка, и кто это тут у нас?
Арчи проморгался. Глаза еще не привыкли к свету, все плыло в зеленых пятнах, но он сумел рассмотреть присевшего перед ним на корточки незнакомца. Человек как человек, кроме относительно чистой одежды без особых примет. Ни шрамов, ни усиков, ни густых сросшихся бровей — ничего. Серое невыразительное лицо обычного клерка. Только вот взгляд… Цепкий, холодный. Взгляд полевого хирурга у операционного стола.
— Кто такой? Как зовут? Откуда взялся? — голос был под стать взгляду, холодный и властный, но тут же обмяк, вместе с лицом. — Впрочем, что это я. Вы, господин хороший, намерены молчать. И это ваше право. А мое право отнестись к вашему молчанию соответственно. Но для очистки совести… может быть, все-таки признаетесь, на кого работаете? Просто чтобы знать, кому это так неймется?