Проклятие безумной царевны

Вернулась ли мама? Что рассказал ей отец?

Мне было невыносимо стыдно перед родителями. И ненависть к Бойцову с новой силой вспыхнула в душе. Если бы он не отдал меня Ивановым, им не пришлось бы испытать всех тех ужасов, которые превратили их жизнь в беспросветное, полное опасностей существование изгоев. Он изуродовал меня, мою жизнь, а значит, и жизни этих двух прекрасных, самоотверженных людей, вся вина которых состояла в преданности долгу и любви ко мне.

Я шла, не видя, куда иду, вытирая слезы, и понимала, что никогда не смогу отблагодарить их за любовь и самоотверженность, не смогу облегчить их участь.

Нет, смогу! Смогу! Если я хочу спасти их, мне надо исчезнуть, мне надо избавить их от своего присутствия, которое отравляет их жизни подобно тому, как ядовитое дыхание анчара отравляет всё и вся, оказавшееся поблизости к нему.

Как мне избавить их от себя? Бежать? Но куда? Где я смогу найти покой и утешение? А смогу ли я его найти? Не будет ли меня вечно преследовать образ Анастасии, не буду ли вечно чувствовать себя тенью, оторванной от того, кто эту тень отбрасывает, а потому бесцельно влачащейся по свету в жалких попытках обрести себя, свою сущность, но постепенно осознавая невозможность и бессмысленность этого?

Мысль о смерти пришла вдруг в голову и показалась такой отрадной, что я даже остановилась, улыбаясь ей, но тут чей-то скрипучий голос прервал мои блаженные мечты:

– Подай хоть кусочек, хоть монетку, красавица!

Сгорбленная старуха, вся в черном, в надвинутом на лоб черном платке, стояла на углу, опираясь на клюку, – впрочем, это была всего лишь суковатая палка, и при виде этой клюки меня пронзило воспоминание о том, как я нашла Красносельского, как подобрала палку, на которую он опирался… пронзило воспоминание о его страшном рассказе, о том, как тащился он, раненый, опираясь на сук, подобранный в лесу…

Мне вдруг стало страшно. Я убежала, даже не узнав, что произошло у них с отцом. Вдруг отец выгнал его? Но ведь Красносельский еще не так здоров, как ему хотелось бы думать! Как ни была я оскорблена, милосердие все еще жило в моей душе, и я понимала, что мы должны помочь этому человеку спастись, выбраться из Ялты.

А если взбешенный отец в самом деле выгнал его, куда он денется? Как будет добираться до Симферополя?

Нет, надо вернуться. Может быть, я смогу как-то смягчить гнев отца, уговорить Красносельского остаться… Конечно, я никогда не прощу ему той роковой обмолвки, однако выгнать его сейчас будет подло, а я не хочу совершать подлость только потому, что больна ревностью к несчастной убитой царевне.

Я повернулась и поспешила прочь, однако чем дальше я шла, тем неотвязней мучило меня ощущение чьего-то пристального взгляда, устремленного мне в спину. И еще какой-то стук раздавался…

Обернулась – да так и ахнула, увидев, что та нищенка в черном плетется следом, постукивая своей клюкой по каменистой дороге.

Ледяная, когтистая лапа ужаса словно бы прошлась по всему моему телу. Дрожь охватила такая, что я с трудом удержалась на ногах. Шатаясь, бросилась прочь, не понимая причины этого ужаса, пытаясь уговорить себя, что смешно так пугаться жалкой сгорбленной старушонки. На миг мне удалось справиться с этим страхом, я оглянулась – и увидела, что нищенка лежит на обочине, словно кучка черного пыльного тряпья.

Мне стало стыдно. Может быть, она и впрямь пыталась догнать меня, чтобы выпросить милостыню, но упала без сил? Денег у меня с собой не было, но не могла же я оставить ее валяться при дороге!

Я вернулась, приподняла ее. Платок соскользнул, открыв ее лицо… И мне показалось, что я брежу, потому что на меня с усмешкой смотрели знакомые черные глаза.

Это были глаза Вирки. Это ее рука вцепилась в мое плечо. Это ее голос прошипел:

– Только дернись – застрелю!

Что-то твердое, болезненное воткнулось мне в бок, и я вспомнила, как Вирка тыкала в меня револьверным стволом, когда пряталась у нас дома в Одессе. В тот вечер я впервые увидела Красносельского…

Казалось, я бегу по кругу. Вирка, Красносельский, револьвер, страх, горе, мука… и все повторяется, повторяется…

– Эй ты, не вздумай шлепнуться в обморок! – с леденящим душу смешком приказала Вирка. – Подсоби подняться. Пошли, да шибче. Отведи меня до хаты да сховай.

– Отвести тебя домой и спрятать? – повторила я, не узнавая своего голоса, так он дрожал. – А где ты живешь?

– Шо, все мозги порастеряла? – зло прикрикнула Вирка. – К вам домой отведи! У вас сховай!

Я почувствовала, как судорога ужаса исказила мое лицо.

К нам домой? Но там Красносельский! Там мои родители! Неужели я притащу к ним эту фурию, эту убийцу, эту… эту красную тварь?

Между тем Вирка, которой надоело ждать, когда я приду в себя, вскочила без посторонней помощи, да еще и меня вздернула на ноги.

– Пошли! Ну! Держи меня под руку, якоже ж бедолаге подсобляешь. А не то пристрелю, як сучку подзаборную!

И она с такой яростью ткнула меня стволом под ребро, что я не удержалась от стона.