Проклятие или дар

Он вновь замотал головой, застучал посохом по камням двора. Я побежала прочь, и как раз в этот, самый жаркий день несколько кухарок начали хвататься за животы и стонать, потому что колодезная вода приобрела дурной вкус. Как и речная, которую нам носили наверх в кувшинах.

Эта болезнь, как и все прочие, не коснулась Кали, но круглолицая Царица кухни сердилась, расхаживая посреди хаоса, и то и дело со звоном сбивала на пол огромные блюда.

Ну а я? Я сбивала священный пряный напиток, как научила меня Кали. Разливала его по кованым серебряным чашам. Я была любимой помощницей Кали, и помогала готовить все блюда для Лунного торжества: небольших, запеченных в глине фазанов и других сочных и нежных птиц; овощи; лепешки; груды желтого отварного зерна. Громким было в ту ночь веселье в Храме Ободранного Бога. Часто посылали за вином и священным напитком – их приносили на больших блестящих подносах в чашах из кованого серебра.

Настоятель, излеченный и обновленный пил больше всех.

* * *

На рассвете я закинула за спину свой сверток – такой же небольшой, как и тот, с которым я вышла из леса, хотя, возможно, его содержимое было не таким убогим. Выскользнула из спальни кухарок с непринужденностью опытного адепта Цветочного стиля, протиснулась в калитку возле закрытых огромных ворот. Монах-привратник, накануне вечером горевавший, что приходится сидеть у ворот, спал с пустым животом, но живой и здоровый, в свой крошечной каморке.

Оказавшись за стенами храма, я глубоко вдохнула воздух, пропитанный дымом. Слышался звон, и за воротами стоял Старый Вриль. Его зубы теперь не были похожи на пьяниц, которые не могут стоять прямо, а конец его посоха был окован новой медью. Стоявшая рядом с ним Кали качнула головой с гладкими черными волосами, и прищелкнула языком, словно я слишком долго просидела в отхожем месте или неумело обращалась с ножом.

– A, вот и она. – Старый Вриль крутанул посох с новым медным наконечником, так что над ним взметнулись старые перья, когда-то принадлежавшие священной птице, а теперь грязные и пропахшие дымом. – Девочка, с быстрыми пальцами и острыми глазами. Девочка… Что ты теперь будешь делать?

Под грозным взглядом Кали во рту меня пересохло.

– Я умею только готовить.

Старый Вриль рассмеялся с сухим свистом, его посох отбил дробь ближе ко мне. Он вложил в мою левую ладонь что-то круглое и твердое, a Кали, нетерпеливо вздохнув, поманила меня к себе и вложила край своей оборчатой юбки в мою свободную руку:

– Держись крепче, – приказала она, когда нищий отвернулся, растворяясь в воздухе, как крахмал в бульоне. – Я хожу быстро, малая пташка.

Вдали городские ворота отворились перед свитой правителя, медные трубы вскричали не своим голосом. Сквозь застилавшую глаза соленую пелену я увидела в своей левой руке бледный и гладкий, похожий на яйцо камень.

Далеко в лесу страшный удар грома положил конец засухе.

* * *

Пар и дым облаками поднималась над лесом, усиливавшийся ветер и лившие с неба потоки воды гасили языки пламени. Опоздавший на праздник губернатор провинции нашел великий белый храм Ободранного Бога объятым загадочной тишиной. Во дворе с грязным фонтаном не было нищих, фонтан пересох.

Кухня опустела, в огромных очагах дотлевали угольки, остывали кучи пепла. Исчезла даже старшая кухарка, полнотелая и черноволосая колдунья, о которой много шептались на Большом рынке.

Большинство слуг и поварят к полудню бежали, красный глаз солнца заливал храм светом, его окутывало странное желто-зеленое сияние, и когда люди губернатора взломали священные двери в великую трапезную, они обнаружили в ней монахов, застывших в позах пирующих, блюда, полные изысканных яств, которые, как ни странно, не были покрыты тучами мух, сверкавших словно драгоценные камни. Настоятель в блеклом, небеленом облачении восседал за главным столом, широко открыв обращенные в пустоту глаза, неподвижный и безмолвный как камень.

Те, кто ел жаркое, каши, высушенные зноем фрукты, остались целы и невредимы. Так же, как и носильщики, и младшие кухарки, пробовавшие благоуханное вино, приготовленное для монастырской знати, и даже стащившие целый кувшин, полный веселого зелья. Но мягкая и ароматная плоть, запеченная в речной глине, образует некое странное сочетание с настоянным на специях вином, a то и другое, в свой черед, с кое-какими смолами, добавленными в пенистый, острый и горький напиток. Некоторые из подобных смесей способны превратить в камень плоть, сохраняя в ней разум, душу и дыхание – едва заметным образом.

Губернатор и его люди сожгут эти неподвижные тела, не зная, что их владельцы пытаются вырваться наружу из застывшей, непослушной плоти, и Хаза будет отмщен. A что будет со мной?

O, будущее меня не тревожит.

Как говорит Царица кухни, кухарка всегда найдет работу.

Лилит Сенткроу

Ненавистный [49]

Первый намек на то, что происходит нечто нехорошее, Майкл Эверетт Таунсенд получил, схлопотав от жены знатную пощечину.