Проклятие Кафки

Вдыхая необычный аромат чадящих иноземных палочек, чуть взгрустнувший Григорий Францевич рассказывал гостям о своем славном боевом пути – как он собственной грудью защищал Родину от агрессивного блока НАТО и американских авианосцев. Потом Валентина читала ему стихи-посвящения, потом пели песни, потом Приблудов кричал, что завтра непременно придет с магнитофоном и запишет все подвиги Григория Францевича, потом внимание всех снова переключилось на захмелевшего от непривычки кришнаита, который мантры на непонятном языке стал заменять русским матом.

– Во всем, бляха-муха, надо соблюдать меру! – кричал гость в оранжевых простынях. – Мяса – ни крошки, спиртного – ни грамма. Есть только скоромное, только плоды, овощи, зерно и травы! Мой номер – двести сорок пяяяяяять! На телогреечкееееее – печаааааать! А раньше жил я на Тагаааааанкееееее … учил босссссотуууу вороваааааать!

Он упал лицом в селедку под шубой и затих.

– Мы с Вами еще переплюнем Полякова с его ста днями до приказа, – самодовольно произнес журналист Приблудов, обращаясь к юбиляру. – Завтра начнем большое интервью на тему неуставных взаимоотношений в Вооруженных силах России. Ух, мы и напишем. Небо рухнет, что б я сдох!

– А что это за книгу Вы Грише подарили? – попыталась продолжить интеллигентный разговор Валентина, поглаживая слипшиеся волосы мужа.

– Да, действительно, – поддержал Кафкин, – кто он есть, этот писатель? Нам про такого ни в школе, ни в училище не преподавали.

– А я ведь Вам, Григорий Францевич, специально его решил преподнести, – пояснил, отставляя пустую рюмку, Приблудов.

– Во, как! А почему?

– Так ведь, как супруга Ваша сказала, что у Вас фамилия – Кафкины, так я сразу и подумал. Эге, думаю, что-то в этом есть. Этакое, знаете ли, мистическое. Вы – Кафкины. А он – Кафка. А? В его стиле, между прочим! «Процесс», так сказать, пошел! Кстати, машина у Вас хорошая.

– Три года назад купил, – пробормотал отставной майор. – Очень даже, знаете ли, того, любопытно. Интересно. Тем более, что меня – да будет вам всем известно – и тебе, Валентина, в том числе – меня ведь и в школе, и в училище, суки, «кафкой» дразнили. А я тогда и не знал … А, может, мы, вообще – родственники с ним? Он не классик случайно?

– Классик, классик, – обрадовал Григория Францевича журналист. – Мировой классик. В Праге жил. Очень необычно писал.

– Да вы что? – восхитилась жена и стала живо наполнять рюмки. – Вот это, действительно – подарочек ко дню рождения! А, Гришаня? Прага! Чешский хрусталь!

Григорий Францевич ощутил прилив сил. Вот, как дело-то поворачивается! Мировой классик в родственниках! В Праге жил! А ведь там у них «шкоды» делают. Хорошие машины, черт побери!

– Вот, Вы – по-батюшке – Францевич? – продолжил Приблудов.

– Ну?

– А того звали Францем! – победно выкрикнул журналист и залпом выпил рюмку. – Ну, за родственные связи! За «Замок»!

– За родственные связи!!! – с энтузиазмом поддержали супруги.

– Один глоток в неделю, не больше! – подал при этом кришнаит голос из селедки под шубой.

Дальше еще что-то происходило, но позднее Кафкин обнаружил себя уже в чулане на материном старинном сундуке. Это было большое добротное сооружение, в котором плотно хранились сокровища, вывезенные на память о службе: штабная мраморная чернильница, клубная флейта, несколько мундирных комплектов, парадная и повседневная шинели, полевая сумка, три пары сапог, фуражки, шапка, портупея, погоны.

Подполковничьи погоны, которые, к сожалению, так и остались невостребованными.

Тускло горела лампочка, перед глазами слегка плыло. Кафкин попытался сосредоточиться, разглядывая прогнувшиеся чуланные полки с разложенными на них подшивками журналов «Советский воин», «Агитатор», многолетними стопками «Красной звезды» и томиками библиотечки «В помощь политработнику».

Отчего не в постели с Валентиной?

Впрочем, такое бывало и раньше. Нелегкая офицерская служба порой заставляла Кафкина принимать для разрядки успокоительные алкогольные дозы, после которых он нередко вот так же обнаруживал себя в разных местах, совершенно не помня, как там оказался. Есть такая профессия – Родину защищать!

Главное, впрочем, теперь, что он дома, и на службу – не надо! Вот так-то! Отработался, Гриня, ку-ку!

Часы на руке показывали половину первого.

Ночь, видать … не день же? Конечно, ночь. В избе тихо. Тесть с тещей и мамаша спят в комнатах. Наверное, и Валька гостей выпроводила и дрыхнет. А Мукашенко-то, а? Вот ведь какой алкаш оказался! Книгу сталинскую вместо подушки таскает, хотя партия уже и отмежевалась от культа личности. Идиот!.. Интересно, все-таки, сам я в чулан забрался, или – помогли? А-а, какая разница! Вот выпить бы не мешало, потому, как – жажда.

В правой руке Григорий Францевич обнаружил книгу писателя-родственника. Ага, раскрыта на первой странице. Значит, хотел ознакомиться. Видимо, раскрыть-то раскрыл, да тут силы и оставили. Так, так. Бывает. Это – ничего. И Есенин, бывало, пил, как лошадь. А начальник училища? То-то. Бывает. А что это в кармане брюк твердеет?

Кафкин запустил руку в карман и ощутил ей теплое стекло.