Проклятие королей

– Вы должны явиться ко двору и поступить на службу к принцессе Елизавете, – говорит он, и его голос внятно разносится над возней лошадей и собак, над нарастающим недовольным ропотом свиты принцессы.

Радость на ее лице тут же гаснет. Она качает головой.

– Я не могу служить принцессе, это я принцесса, – говорит она.

– Это невозможно… – начинаю я.

Говард поворачивается и сует мне лист бумаги с размашистым «Г» короля внизу и его печатью.

– Читайте, – грубо велит он.

Он спешивается, бросает повод одному из своих людей и без приглашения проходит через открытые двери в большой зал.

– Я его приму, – поспешно говорю я принцессе. – Поезжайте кататься. Я разберусь, что нам нужно делать.

Принцессу трясет от ярости. Я бросаю взгляд на конюшего.

– Позаботьтесь о ней, – предостерегаю я его.

– Я принцесса, – произносит она. – Я не служу никому, кроме моей матушки королевы и моего отца короля. Так ему и скажите.

– Я посмотрю, что можно сделать, – обещаю я, спрыгиваю с подножки, жестом велю увести моего гунтера и иду за Томасом Говардом в темный холл.

– Я приехал не для того, чтобы дискутировать о том, что верно и неверно, я приехал исполнить волю короля, – говорит он, едва я вхожу.

Я сомневаюсь, что герцог мог бы дискутировать о том, верно что-либо или неверно. Не великий он философ. Уж точно не Реджинальд.

Я склоняю голову.

– В чем воля короля?

– Издан новый закон.

– Еще один новый закон?

– Новый закон, который определяет наследников короля.

– Того, что мы все знаем, что трон наследует старший сын, недостаточно?

– Господь внушил королю, что его брак с королевой Анной – единственный действительный брак и ее дети будут его наследниками.

– Но принцесса Мария может по-прежнему оставаться принцессой, – указываю я. – Одной из двух. Старшей из двух, родившейся раньше.

– Нет, – прерывает меня герцог.

Я вижу, что это его озадачивает, и он сразу же приходит в раздражение, стоит мне об этом упомянуть.

– Этого не будет. Я здесь не для того, чтобы с вами спорить, а для того, чтобы исполнить королевскую волю. Я должен отвезти ее в Хетфилдский дворец, ей надлежит поселиться там, под присмотром сэра Джона и леди Анны Шелтон. Ей разрешено взять с собой служанку, и придворную даму, и конюха, чтобы смотрел за лошадьми. И все.

Шелтоны – родня Болейнам. Он заберет мою девочку и поселит в доме, принадлежащем ее врагам.

– Но как же ее дамы? Ее камергер? Ее конюший? Наставник?

– Ей не разрешено никого взять с собой. Ее двор распускается.

– Но я должна поехать с ней, – оторопело произношу я.

– Нет, – отрезает он.

– Король лично вверил ее моим заботам, когда она была младенцем!

– Это время прошло. Король сказал, что она должна служить принцессе Елизавете. Ей никто служить не будет. Вас отпускают. Ее двор распущен.

Я смотрю в его суровое лицо и думаю о его вооруженных людях в нашем рождественском дворе. Думаю о принцессе Марии, которая вернется с прогулки, и о том, как сказать ей, что ей суждено жить в старом дворце в Хетфилде, без свиты и слуг, подобающих принцессе, без товарищей ее детства. Ей придется прислуживать бастарду Болейн в доме, которым управляют родичи Болейнов.

– Господи, Томас Говард, как вы до такого дошли?

– Я не скажу королю «нет», – скрипучим голосом говорит он. – И вы, женщины, не скажете. Ни одна из вас.

Принцесса почти без чувств от боли, она бледна. Ей слишком дурно, чтобы ехать верхом, мне приходится усадить ее в паланкин. Я подкладываю ей под ноги горячий кирпич, второй, завернутый в шелк, кладу ей на колени. Она высовывает ручки из-за занавески, и я вцепляюсь в нее, словно не могу вынести разлуки.

– Я пошлю за вами, как только смогу, – тихо произносит она. – Он не может вас со мной разлучить. Все знают, что мы всегда были вместе.

– Я спросила, можно ли мне с вами, я сказала, что поеду за свой счет, что буду служить вам даром. Я бы оплачивала вашу свиту, чтобы вам служить.

Речь моя бессвязна от тревоги, краем глаза я вижу, как Томас Говард садится в седло. Паланкин качается из-за того, что мулы беспокойно переступают, я еще сильнее сжимаю руки принцессы.

– Я знаю. Но они хотят, чтобы я была одна, как матушка, без единого друга во всем доме.

– Я приеду, – клянусь я. – Я буду вам писать.

– Мне не позволят принимать письма. А я не стану читать ничего, что адресовано мне не как принцессе.

– Я напишу тайно.

Я отчаянно стараюсь, чтобы она не увидела меня в слезах, стараюсь помочь ей сохранить достоинство в этот страшный миг, когда нас отрывают друг от друга.

– Скажите матушке, что со мной все хорошо, что я совсем не боюсь, – говорит она, белая, как занавески паланкина, и трясущаяся от страха. – Скажите, что я всегда помню, что я ее дочь и что она королева Англии. Скажите, что я ее люблю и никогда не предам.

– Едем! – кричит Томас Говард, вставший во главе отряда, и они тут же трогаются.

Паланкин, дрогнув, срывается с места, рука принцессы крепче сжимает мою.

– Возможно, вам придется покориться королю, я не могу знать, что он от вас потребует, – быстро говорю я, переходя рядом с паланкином на рысцу. – Не противьтесь ему. Не гневайте его.