Проклятие королей

– Так, – с тяжелым сердцем говорю я.

– И еще она написала, что ей самой безразлично, что с ней сделают, потому что она уверена, что встретится с Марией на небесах.

Тут я сажусь.

– И какой вывод ты из этого делаешь?

– Я не видел всего письма. Только это я и услышал от принцессы, пока она его читала. Она прижала его к сердцу, поцеловала подпись и сказала, что матушка укажет ей путь и что она не обманет королеву.

– Королева могла иметь в виду, что ее казнят, и велеть принцессе тоже приготовиться?

Джеффри кивает:

– Она сказала, что не подведет мать.

Я поднимаюсь на ноги, но комната вокруг меня плывет, и я хватаюсь за изголовье кровати. Я должна ехать к Марии. Должна сказать ей, чтобы принесла любую присягу, пошла на любое соглашение, но не должна рисковать жизнью. Единственное, что у нее есть, у этой бесценной девочки Тюдоров, – это ее жизнь. Я не для того пеленала ее новорожденную, не для того несла ее в горностаевом меху с крестин, не для того растила словно дочь, чтобы она отказывалась от жизни. Нет ничего важнее жизни. Она не должна отдавать свою жизнь за ошибки отца. Она не должна за них умирать.

– Ходят слухи о присяге, которую все должны будут принести. Каждому из нас предстоит поклясться на Библии, что первый брак короля был недействительным, а второй добрый и что принцесса Елизавета – единственная наследница короля, а принцесса Мария – бастард.

– Она не может в этом поклясться, – отрезаю я. – И я не могу. Никто не может. Это ложь. Она не может положить руку на Святое Писание и оскорбить свою мать.

– Думаю, ей придется, – говорит Джеффри. – Думаю, нам всем придется это сделать. Потому что, как мне кажется, отказ присягнуть сочтут изменой.

– Нельзя предать человека смерти за то, что он говорит правду, – отвечаю я.

Я не могу представить страну, в которой палач выбил бы табуретку из-под ног человека, который не сказал ничего, кроме правды, и палач знает об этом так же, как и жертва.

– Король настроен решительно, я понимаю. Но он этого не сделает.

– Думаю, так все и будет, – предупреждает Джеффри.

– Как она может поклясться, что она не принцесса, когда все знают, кто она? – повторяю я. – Я в этом не смогу поклясться, никто не сможет.

Вестминстерский дворец, Лондон, весна 1534 года

Меня вместе с другими пэрами королевства вызывают в Вестминстерский дворец, где лорд-канцлер Томас Кромвель, во всем своем свежем величии вступивший в должность Томаса Мора, будто шут, танцующий в сапогах хозяина, должен привести к присяге по поводу престолонаследия английскую знать, которая стоит перед ним словно толпа растерянных детей, ждущих, когда их заставят читать катехизис.

Мы знаем, в чем истинная суть дела, поскольку Папа обнародовал решение. Провозгласил брак королевы Катерины и короля Генриха действительным, повелев королю оставить всех других и жить в мире со своей истинной супругой. Но он не отлучил короля от церкви, поэтому, хоть мы и знаем, что король не прав, мы не уполномочены открыто ему не повиноваться. Каждый должен поступать, как считает нужным.

И Папа далеко, а король заявляет, что у Папы нет власти в Англии. Король постановил, что жена ему не жена, что его любовница – королева, а незаконная дочь – принцесса. Король так повелевает, объявив об этом; так тому и быть. Он – новый Папа. Он может объявить нечто праведным; и оно таковым и будет. Мы, будь у нас хоть капля смелости или хоть верная почва под ногами, сказали бы, что король ошибается.

Вместо этого мы один за другим подходим к большому столу, на котором лежит список присяги с большой печатью, и я беру перо, макаю его в чернила и чувствую, как дрожит моя рука. Я Иуда, даже взяв перо в руку, я уже стала Иудой. Красиво начертанные слова пляшут передо мной, я едва вижу их, бумага расплывается, стол словно уплывает, когда я склоняюсь над ним. Я думаю: Господи, помилуй меня, мне почти шестьдесят, я слишком стара для этого, слишком слаба, может быть, я смогу упасть в обморок, и меня унесут из зала, избавив от этого.

Я поднимаю глаза и встречаюсь с твердым взглядом Монтегю. Он поставит свою подпись, а за ним и Джеффри. Мы согласились, что должны подписать, чтобы никто не усомнился в нашей верности; мы все еще надеемся на лучшие дни. Быстро, чтобы не успеть набраться смелости и передумать, я царапаю свое имя: Маргарет, графиня Солсбери; и обновляю этим свою присягу королю, присягаю на верность детям от его брака с женщиной, которая зовет себя королевой, и признаю его главой английской церкви.

Это ложь. Все, до последнего слова. Я лгунья, раз поставила под этим подпись. Я отхожу от стола и уже не жалею, что не упала в притворный обморок, я жалею о том, что не нашла в себе смелости сделать шаг вперед и умереть, как велела быть готовой принцессе королева.