Проклятие палача

Быстро выполнив приказ, стража приволокла изрядно сопротивляющегося мужчину еще молодых лет до глаз заросшего густейшей черной бородой.

– Кто ты и как тебя зовут? – сурово спросил начальник тайной службы.

– Я Мустафа, дервиш из братства бекташей, – не смея поднять головы, ответил мужчина.

– А-а-а, – разочарованно протянул Даут.

Ему хорошо был известен этот суфийский тарикат[175], который придавал основное значение внутреннему состоянию верующего, а не внешним признакам веры. Эти предавшиеся нищете странствующие монахи проявляли терпимость ко всем религиям, допускали употребление вина и появление женщин с открытым лицом, но ратовали за безбрачие. А еще, подобно христианам, исповедовались в своих грехах перед шейхами, возглавляющими их общины. Их святой покровитель, живший сто лет назад, Сары Салтука прославился тем, что переодевшись в монашескую рясу и вооружившись деревянным мечом, проповедовал ислам в христианских церквях!

А еще бекташи гордились своей нищетой, отдавая почти все поданное им за день другим нуждающимся мусульманам.

Даут страдальчески почесал нос и посмотрел на своего «синего пса». Тот, без всякого интереса, смотрел на строительные леса, поднимающегося камень за камнем имарета[176].

– А покажите, что у него в сумке? – с неохотой приказал начальник тайной службы.

Стража тут же вырвала нищенскую холщовую сумку из рук отчаянно сопротивляющегося Мустафы и, не мешкая, высыпала в пыль все ее содержимое.

Даут с печалью в глазах и с разочарованием в сердце посмотрел на привычный скарб дервиша: щербленная деревянная миска для сбора милостыни, оловянная ложка, кусок лепешки, моток почти новой веревки, несколько металлических крючков, обрывки ткани, две коротких толстых свечи, огниво. Ничего примечательного или подозрительного, за что можно было бы ухватиться для обвинения нищего в воровстве.

Начальник тайной службы зевнул и, прикрыв глаза ресницами, попытался посмотреть на солнце. Тут же, не выдержав ответный взгляд источника жизни на земле, Даут опустил лицо к грешной земле. И хотя радужные круги от мстительного солнца все еще заставляли моргать, хозяин узрел, как его «синий пес» поднял из пыли одну из свечей и с интересом рассматривает.

– Что у вас там, на холодном севере, таких не делают? – с легкой усмешкой спросил начальник тайной службы.

– К радости сатане и его слуг демонов к несчастью делают, – глухо ответил Гудо.

– Как так? – изумился Даут.

Гудо еще раз помял в руках размягченное в такую жару тело свечи, а затем поднес ее к своему огромному носу:

– Я не ошибся, – согласно кивнул головой чуть оживший и взявший след «синий пес». – И ты не ошибся!

– В чем не ошибся? – все еще недоумевал хозяин «синего пса».

– Этот человек – вор! А свечи, которыми он пользуется, воровские. Они же и магические, способные притуплять ум и чувства людей. Если вор зажжет такую свечу, то хозяева дома, в который он явился промышлять, не смогут ему помешать. А знаешь почему?

Даут в полном неведении пожал плечами.

– А потому… – после долгой паузы Гудо тяжело вздохнул и тихо сказал: – Они сделаны из человеческого жира.

* * *

Даут едва не плакал от счастья. Чтобы хотя бы чуть успокоить рвущееся сердце, он выпил пол кувшина крепкого вина. Но от «крови земли», как именовали вино древние эллины, стало еще радостнее и захотелось выпить больше. А вот этого не следовало было делать, так как случившееся было очень важным делом, о котором необходимо было сообщить великому визирю незамедлительно. Начальник тайной службы уже сочинил в уме многие строки своего донесения, которое будет диктовать писцам завтра поутру, без лишних подробностей и сжато, как это принято у османов. Это потом, на званом пиру ему дадут слово, и Даут в мельчайших подробностях расскажет перед беем и многими знатными вельможами о своем необычайном даре – видеть людей насквозь и из непримечательных фактов раскручивать жуткое преступление.

«После дробления правой руки и снятых двух полос кожи со спины, с посыпанием ран горячими углями, вор по имени Мустафа выдал подробности своего грязного ремесла, а также выдал троих своих товарищей. Эти четверо преступников проникали ночью в дома благочестивых мусульман, запаливали магические свечи из человеческого жира и шептали заклинания. Погрузив тех, кто был в доме, в еще более крепкий сон, негодяи похищали заранее указанных девственниц и передавали их в руки некоего Большого Галла, жреца из тайного святилища у горы Диндим вблизи города Пессинунт. Это древнее языческое святилище связано с именем так называемой Кибелы – Матери богов, требовавшей от своих паломников экстатического состояния, крови, оскопления и даже человеческих жертвоприношений.

После долгих пыток Большой Галл сознался…»