Проклятие Раду Красивого

Алексию было восемь с половиной лет, когда это случилось. Я мог лишь предполагать, чем так провинился перед султаном маленький мальчик, если потребовалось отрубить ему голову! О его матери — Марии Гаттилузио — я ничего не слышал. Она будто исчезла. Да мне и не полагалось знать подробности. Единственное, что мне следовало знать, так это то, что "мой повелитель по-прежнему любит меня". Пусть я уже давно перестал быть мальчиком, но возлюбленным оставался по-прежнему.

Войко, когда пришёл проситься ко мне на службу, конечно, ждал от меня совсем другого. Да я и сам знал, что четыре года назад был чем-то похож на своего брата. А теперь сходство ушло.

Пожалуй, Войко оказался единственным человеком при румынском дворе, кто не был мной доволен. Остальным я пришёлся по сердцу своим любезным обхождением и витиевато-умными речами. Чтение книг Златоуста не прошло даром!

Лишь Войке этого было мало. Он хотел от меня не только умных слов о пользе государства, но и дел на благо этого государства, а я ничего особенного не делал.

Однажды мы даже поспорили, и я сказал:

— За время правления моего брата Румыния воевала почти каждый год. А теперь стране нужно хоть несколько лет покоя. Зачем что-то делать?

— Как бы этот покой не перешёл в смертный сон, — печально заметил Войко.

Возможно именно из-за этого — из-за несходства взглядов — мы не могли стать друзьями, как прежде, когда мне было одиннадцать лет. Я знал, что Войко за минувшие годы успел сделаться другом моего брата, а вот моим другом никак не хотел снова стать.

Иногда мне казалось, что несходство взглядов здесь ни при чём, ведь Войко говорил мне, что часто спорил и с моим братом. Влад всегда выслушивал своего друга, но далеко не всегда соглашался.

Так почему же со мной всё было иначе? Почему? Меня вроде бы все вокруг уважали и любили, но друзей у меня не было.

Не только Войко не хотел быть моим другом. Никто не хотел. Или боялись? Но почему? Потому что я дул губы, как женщина? Потому что от меня слишком часто исходил запах роз? Потому что я мог вдруг улыбнуться лукаво, сам не зная, кому? Потому что я был мягок и снисходителен к дерзостям, которые иногда слышал от своих слуг?

Один боярин на пиру как-то выпил лишнего и сказал, что я одеваюсь "как баба". Я не велел казнить боярина за это, а велел лишь окатывать водой, пока тот не протрезвеет, да к тому же за время моего четырёхлетнего правления я не вынес ни одного смертного приговора!

Да, я перестал быть похожим на своего брата, а стал похож на себя, поэтому Войко пришёл в мои покои однажды вечером и безразличным, как будто серым, тусклым голосом попросил:

— Господин, дозволь поговорить с тобой.

У меня только что окончилась вечерняя трапеза. Слуга подал мне воду для умывания в медном тазике, а я, наскоро ополоснув руки и вытерев об полотенце, висевшее у слуги на локте, отправил челядинца вон и велел ему плотно закрыть дверь.

Голос Войки сразу заставил меня понять, что этот боярин пришёл ко мне, как чужой человек, а не как человек из боярского совета. Однако у меня была надежда, что у Войки лишь блажь, и что он передумает. Вот почему я отправил слугу вон. Не следовало прежде времени давать распространиться слухам.

— О чём ты хочешь говорить? — спросил я нарочито спокойно.

— Господин, отпусти меня со своей службы.

Да, эта просьба не стала для меня нежданной, и я всё так же спокойно спросил:

— Почему ты уходишь?

— Устал.

— От чего устал?

— Не всё ли равно?

— Нет, Войко, скажи.

— От сомнений устал, — вздохнул тот. — Я никак не пойму, кто ты. Ты говоришь, что заодно с братом, но твои слова расходятся с делами. Или же я неправильно понимаю твои слова.

— Войко, ну, как ты не поймёшь! — я встал из-за стола и подошёл к Войке поближе. — Мне нельзя выступить против султана. Если сделаю так, то Влада всё равно не освободят, а я потеряю трон. И кому этот трон тогда достанется?

— Ты говорил это... господин. И я устал спорить.

Войко уже явно не хотел называть меня своим господином, но я надеялся, что можно исправить что-то, если говорить мягко, вкрадчиво:

— И поэтому ты уходишь?

— И поэтому тоже.

— А ещё почему?

— Потому что не нужен. Слуги вроде меня тебе не нужны, — твёрдо произнёс Войко.

— Нужны, — так же твёрдо возразил я.

— Нет, не нужны, — Войко покачал головой. — Ты принял меня на службу просто по дружбе, а не потому, что так уж нуждался во мне. Ну, а теперь тебе совестно меня отпустить. Поэтому я сам ухожу. Сам напросился необдуманно, а теперь сам ухожу. Прости, если что не так. Живи с лёгким сердцем. Не ты виноват в том, что я не подумал хорошенько. Может, ещё свидимся, но тебе я больше служить не буду.

Войко как будто хотел уже повернуться и уйти, поэтому мне пришлось встать между ним и дверью.

— Значит, и другом моим остаться ты не хочешь? Дружбе конец? — я лукаво улыбнулся, но тут же понял, что не следовало.

— Господин, к чему лукавить? — Войко усмехнулся с горечью. — Нет дружбы. Давно нет.

— Почему нет? — обиделся я, отступая в сторону и теперь давая Войке возможность выйти хоть сейчас. — Нет дружбы? Это ты не хочешь, чтобы она была!