— Сказать по правде, не хочу, — согласился Войко, но не уходил, желая закончить беседу на чём-то хорошем, а не на плохом.
Только что я вынудил его сказать плохое, поэтому он остался. Поэтому, а не потому, что уходить не хотел!
Я проклял себя за то, что бываю плаксив, как женщина. Вот и сейчас в глазах предательски защипало:
— Но почему ты не хочешь, чтобы мы были друзьями?
— Друзьями называются лишь те, между кем есть доверие.
— Ты мне не доверяешь? — спросил я.
— Нет, ты не доверяешь мне, — уверенно произнёс Войко.
— Что?
— Вот даже сейчас. Не договариваешь ты чего-то, Раду.
Кажется, Войко впервые назвал меня по имени с тех пор, как мы повстречались четыре года назад. А до этого он называл меня по имени, только когда мне было одиннадцать лет.
Это придало мне решимости, и я заговорил:
— Хочешь правду? Хочешь, скажу то, чего даже брату своему не говорил?
— О чём правду? — Войко как будто испугался. Он явно не хотел принимать на себя груз моего признания сейчас. Наверное, следовало сказать раньше, хотя бы полгода назад, а теперь Войко просто стремился уйти, закончив беседу на чём-то хорошем.
Увы, я уже не мог остановить своё рвущееся наружу признание:
— Знаешь, что со мной случилось при дворе Мехмеда? Я был красивым отроком. Очень красивым. А Мехмед ценил такую красоту. И он заставил меня, чтобы я лёг с ним, как женщина. И я лёг. И это продолжалось не один год. Я и теперь должен иногда вспоминать с Мехмедом старое. Вот, на чём держится моя власть здесь! Пока Мехмед мной доволен, румынский трон мой. А ты говоришь "выступи против султана".
Войко смотрел на меня, будто не узнавая:
— Так, значит, поэтому ты не хочешь идти против...
— Да я бы с радостью выступил, но ведь проиграю! — по моим щекам побежали слёзы. — Проиграю потому, что меня сломили. Сломили очень давно. И ещё раз сломят. Но уже на поле битвы. Сломят легко, потому что я привык подчиняться. Я не могу повелевать ни войском, ни государством. Теперь ты понимаешь? Я рад бы сделать то, что ты просишь, но не могу. Не знаю, как. И тебе меня не научить.
— Не научить? — казалось, в голосе Войки блеснула надежда, но она тут же угасла, когда я сказал:
— Нет, не научить. Я уже никогда не научусь.
Теперь Войко молчал, а я продолжал:
— Временами на меня что-то находит, когда я понимаю, что нужно быть сильным, потому что другого пути не осталось. Вот тогда я сильный, но если есть другой путь, то я не могу. И сейчас так. Сейчас я слабый.
Я, в самом деле, почувствовал невероятную слабость. Ноги почти не держали меня, и я, склонив голову, и сам не сознавая, куда сажусь, присел на кресло Влада, которое вот уже четыре года стояло у стены.
Спустя мгновение, я понял, куда сел. А ведь не садился в это кресло с тех пор, как впервые оказался в городе Букурешть. Берёг это кресло для брата. И вот не сберёг.
Теперь главным напоминанием о Владе было для меня не кресло, а Войко — Владов друг. Мне вдруг подумалось, что именно так, как я сейчас признался во всём Войке, выглядело бы моё признание брату. Я весь обратился в слух — что сейчас скажет Войко.
Войко не сказал ничего. Я услышал его шаги. Он подошёл к двери, и, наверное, уже взялся за дверную ручку.
Я поднял голову:
— Погоди.
Войко молча стоял и смотрел на меня.
— Ты ведь никому не скажешь о том, что сейчас услышал от меня? — спросил я.
— Не скажу, — ответил он. — Я не стану рассказывать, кому служил. Не стану позорить ни себя, ни тебя.
Я уже не задумывался о том, что сказал бы Влад на месте Войки. Что бы ни сказал, ясно было одно — опоздал я со своим признанием Владу — опоздал на много лет!
Следовало признаться брату при первой же возможности. Всё сказать, невзирая на угрозу Мехмеда. "Жизнь брата в твоих руках, мой мальчик", — так уверял султан, но обманул меня ради своей выгоды.
Жизнь моего брата оказалась бы в руках моего брата, а не в моих руках, если бы я действовал осторожно, затеяв разговор за пределами дворца. Следовало шепнуть Владу в храме, куда мы ходили вместе, пока жили в Эдирне, или шепнуть на городской улице так, чтобы слуги не слышали. Можно было шепнуть хоть два слова: "Помоги мне". Следовало довериться брату. Довериться его разуму и рассудительности, а не думать своим умом за Влада. Мехмед указал мне заведомо неверный путь, чтобы разлучить меня с братом навсегда.
Я уже забыл про Войку. Не обращал внимания, ушёл ли он, или ещё выжидает чего-то перед уходом. В моей голове осталась только одна мысль: "Будь ты проклят, Мехмед! Будь ты проклят!"
ФАКТЫ И ЦИФРЫ
Исторический фон повести "Проклятие Раду Красивого"
Для удобства поиска информации, историческая справка дана с разделением по персоналиям и темам.
ПЕРСОНАЛИИ:
Раду Красивый и его брат Влад
Раду был третьим сыном румынского (валашского) князя Влада II, прозванного Дракул (Не Дракула! Т.к. Дракула это Влад III, сын Влада II).
Внешний облик Раду неизвестен, поэтому одни считают Раду светловолосым, а другие тёмноволосым. Оба варианта возможны с исторической точки зрения.