Проклятие Раду Красивого

А ещё следовало взять пару бочек хорошего старого вина — уж это Мехмед не стал бы никому передаривать! — а для третьего подарка оставалось выбрать некую мелочь. Я выбрал вещь, которую недавно купил для себя, но не успел начать пользоваться и теперь решил отдать султану — шкатулку, в которой один на другом лежали две дюжины белых шёлковых платков очень тонкой работы.

Мехмеду понравились подарки. Он выглядел довольным, когда, полулёжа на софе в своих личных покоях, оценивал всё.

Слуги принесли ему одну из шкур, налили вина в кувшинчик, а шкатулку с платками подали на подносе. Мехмед погладил шкуру, попробовал вино, которое налили из кувшинчика в чашу, и вытер губы одним из платков.

Султан хвалил подарки и меня, а ещё, уже выпроводив всех слуг, говорил, что Махмуд-паша не солгал — за то короткое время, пока мы с султаном не виделись, я действительно возмужал.

— Я ясно вижу, что теперь ты мужчина, а не юноша, — сказал Мехмед и, прищурившись, добавил. — Но по-прежнему красив.

Султан спросил меня о моей жене:

— Она тебе нравится? — и пусть я заранее готовился к тому, чтобы притворяться, будто жена мне безразлична, притвориться у меня не вышло.

Упомянув о Марии, султан прочитал всё на моём лице прежде, чем я успел произнести хоть слово:

— Вижу, что нравится, — сказал он.

Я только и мог ответить:

— Повелитель, ведь тебе тоже случалось увлекаться женщиной! Как можно ревновать к женщине!

— Я не ревную, — сказал Мехмед. — Но я скучал. А скучал ли ты по мне?

На этот вопрос не следовало отвечать словами. Следовало доказывать делом, что скучал.

* * *

Минуло четыре года. Четыре года! А ведь Войко говорил, что нужно ждать год. Вернее, он сказал "по меньшей мере, год", но мне хотелось слышать в этом другое: "пройдёт год, и ты увидишь брата". И вот прошло четыре, а я брата так и не увидел.

Войко говорил, что ехать в Буду мне бесполезно, но я затеял переписку с Матьяшем. Я надеялся хоть так поговорить с королём, но эта переписка принесла совсем не те плоды, что я ожидал. Король отдал мне земли Амлаш и Фэгэраш в Трансильвании. Эти земли обычно давались вассалам венгерской короны. То есть теперь Матьяш считал меня своим вассалом — меня, а не моего брата!

Моего брата не отпустили, а отправили в крепость, называвшуюся Вышеград и располагавшуюся недалеко от Буды — полдня пути, если ехать верхом.

Не понимаю, почему король так благоволил мне, ведь я всячески давал понять, что намерен платить дань султану и никогда не решусь взбунтоваться против Мехмеда, подобно Владу. Я полагал, что королю покажется лучше вернуть Влада на трон, а меня с трона согнать, но Матьяш почему-то этого не делал.

Меж тем Войко говорил, что я должен порвать с турками и продолжить дело брата.

— Тогда Влада никогда не отпустят, — возражал я своему слуге.

Войко смотрел на меня косо всякий раз, когда я говорил так, да и не только в этих случаях. Он как будто подозревал во мне что-то — то самое, что я скрывал от брата много лет.

Пусть султан говорил, что я возмужал, но спокойная, размеренная жизнь сделала из меня прежнего Раду — того, кем я был до того, как Мехмед взял меня с собой в поход на Влада. Живя в городе Букурешть, и покидая его лишь затем, чтобы совершить очередное паломничество по монастырям, я чувствовал, что снова превращаюсь в человека изнеженного — такого, в котором присутствуют и женские черты.

Я старался бороться с этим, но не мог. Пусть я перестал пользоваться благовониями, но не в силах был отказаться от того, чтобы умащивать волосы специальным снадобьем. Я привык поддерживать красоту локонов, а теперь ужасно огорчился бы, если б они стали выглядеть, как солома, однако от умащенных волос тоже исходил аромат, и временами я благоухал совсем как женщина.

Отказаться от красивой изящной одежды я тоже не мог. Даже народ видел, что я всегда одет нарядно, и за это дал мне прозвище — Красивый:

— У нас красивый государь, — говорили люди, и в этих словах не содержалось никакого тайного намёка, но мне порой казалось, что намёк всё-таки есть.

Увы, даже это не могло заставить меня измениться! "Не стану уподобляться чучелу лишь затем, чтобы кто-нибудь чего-нибудь не подумал", — твердил я себе.

А ещё ко мне вернулась привычка дуть губы, когда мне что-то не нравится. Когда я делал так, то был похож на женщину.

Или мне только казалось, что я похож? Наверное, казалось, ведь Мария так не думала. Ей нравилось, что её муж ей под стать, ведь моя супруга и сама умащивала волосы, любила красиво одеться.

У нас родилась дочь. Все вокруг уверяли, что девочка очень-очень красива. Я верил похвалам, хоть и знал, что детей называют красивыми всегда, когда желают угодить их родителям.

Я, моя супруга и наша дочь, наверняка, являли собой в глазах народа очень красивую картину, но это всё, чего я достиг за четыре года своего правления. Я был красивой куклой на троне и не более того.

А ещё я по-прежнему оставался возлюбленным султана, время от времени приезжая в Турцию, причём теперь знал, что Алексий Комнинос не придёт мне на смену, потому что Мехмед казнил его.