Проклятие Шалиона

Умегат кивнул, после чего содрогнулся и сжал запекшиеся губы.

Кэсерил взглянул на безъязыкого грума – да, этот человек, конечно, знает правду. Затем он вновь посмотрел на Умегата и, после секундного колебания, сказал:

– Вы знаете, что уже не испускаете сияние?

Умегат ответил легким кивком.

– Я… подозревал, что так и будет. Теперь, по крайней мере, я могу спокойно на вас смотреть.

– Внутреннее зрение тоже исчезло?

– Внутреннее зрение – лишь дополнение к разуму, – ответил Умегат. – Вы живы, из чего я делаю вывод, что Госпожа Весны пока не оставила вас своим расположением.

И через мгновение добавил:

– Я всегда знал, что этот дар будет предоставлен мне лишь на время. И, скажу вам, пока я им владел, это было здорово!

Его голос сошел на шепот.

– Здорово!

Он отвернулся. Голос его задрожал сильнее.

– Я знал, что его у меня заберут. Выбьют из рук. Я должен был догадаться…

Боги должны были предупредить вас…

Маленький грум, слушая Умегата, поморщился, словно от боли, и, чтобы успокоить своего начальника, протянул ему книгу.

Умегат слабо улыбнулся и осторожно взял том в руки.

– По крайней мере, у меня есть мое прежнее занятие, – сказал он.

Открыв книгу в знакомом месте и любовно разгладив, вероятно, ее самую любимую страницу, он посмотрел на текст. Улыбка погасла на его лице, а голос задрожал.

– Это что, шутка? – спросил он.

– Какая шутка, Умегат? Это ваша книга. Грум принес вам ее из зверинца, я сам видел.

Не без труда управляясь со своим телом, рокнариец выпрямился в постели.

– Что это за язык? – спросил он.

– Как что за язык? Ибранский, – ответил Кэсерил, заглянув через плечо рокнарийца в текст.

Умегат принялся судорожно перелистывать книгу, пробегая глазами по страницам и тяжело дыша – словно им все больше и больше овладевал ужас.

– Но ведь это какая-то тарабарщина! – бормотал он. – Просто бумага, испачканная чернилами. Кэсерил!

– Это ибранский. Просто ибранский язык, и все!

– Что-то случилось с моими глазами. Что-то не так во мне…

Умегат закрыл лицо ладонями, принялся тереть глаза, после чего воскликнул:

– О Боги!

И разразился плачем.

– Я наказан! – бормотал он. – О, как я наказан!

– Срочно врача! – крикнул Кэсерил перепуганному груму, и тот, кивнув, убежал. Умегат судорожно сжимал книгу, бумага расползалась под его пальцами. Кэсерил пытался помочь рокнарийцу, гладил его по плечу, взял из его рук и закрыл книгу. Как Умегат ни сопротивлялся нервному срыву, тот прорвал стены, которые рокнариец возвел вокруг себя, в самом уязвимом месте, и этот суровый человек заплакал – и заплакал не как дитя! Никакие детские слезы не способны вызвать в окружающих такой ужас, какой вызвали в душе Кэсерила слезы поверженного судьбой рокнарийца.

Прошло несколько ужасных минут. Наконец пришла седовласая женщина-врач, которая принялась успокаивать испуганного святого. Он ухватил ее за руки, мешая заниматься врачебным делом, но она смогла быстро восстановить его уверенность в самом себе и внушить надежду, рассказав, что большинство мужчин и женщин, ставших жертвами тяжелого сотрясения мозга, которых, почти бездыханными, приносили и привозили в больницу взволнованные родственники, уже через несколько дней благополучно покидали ее на своих ногах. Обследуя Умегата, она послала проходящего по коридору больницы служку в библиотеку ордена, чтобы тот принес книги на рокнарийском и дартаканском. Опыт оказался для Умегата неудачным – он не смог разобрать тексты и на этих языках. Более того, его перестали слушаться руки, и он не смог вывести на бумаге ни одной буквы. Тем не менее это обследование он прошел со всем возможным мужеством и самообладанием.

Единственный только раз, когда перо выскользнуло из его пальцев, оставив чернильную кляксу на льняной тунике, он закрыл лицо руками и простонал:

– Я наказан. Моя радость и мое спасение отняты у меня!

– Иногда люди заново вынуждены осваивать то, что забыли, – сказала между тем врач. – Кроме того, вы прекрасно понимаете слова на слух и узнаете знакомых людей. Я такое видела не раз… И кто-то может читать вам книги вслух…

Умегат встретился взглядом с безъязыким грумом, стоящим в ногах кровати с Ордолом в руке. Старик прижал кулак к губам и что-то бессвязно бормотал в приступе отчаяния. Слезы рекой текли из уголков его глаз по морщинистым щекам.

Тяжело вздохнув, Умегат покачал головой и, отвлеченный от собственных бед видом горя, которое поразило грума, потянулся и взял того за руку.

– Ну, ну, успокойся! – сказал он. – Мы с тобой теперь – отличная пара.

Вздохнув, он упал на подушку и сказал:

– Пусть не говорят, что у Бастарда нет чувства юмора.

Через мгновение веки его сомкнулись. Устал ли он, или просто решил спрятаться, закрыться от мира – Кэсерил не знал.

Напуганный тем, что произошло с принцем, Кэсерил пришел спросить: Что нам делать, Умегат? Но, увы, тот не мог ни помочь, ни посоветовать, ни направить. Даже помолиться за Тейдеса он был не в состоянии.