Проснувшись утром, Кэсерил обратил внимание, насколько тихо стало в замке. После смерти Дондо все были взволнованы, сходились кучками по углам и сплетничали. Теперь даже сплетни затихли. Те из придворных, кто не имел в замке прямых обязанностей, уехали в город. Те же, кто вынужден был остаться, выполняли свою работу быстро и, по возможности, прокрадываясь тихо, как мыши.
Изелль и Бетрис отправились утром в башню Иаса, ухаживать за Сарой и Орико. Кэсерил, вместе с суровым комендантом замка, проследил за сожжением погибших животных и захоронением их останков. В течение всего дня он по очереди то принимался разгребать горы бумаг, скопившихся на его рабочем столе, то торопливо шел в город, в храмовую больницу. Умегат пребывал все в том же состоянии – с посеревшим лицом и тяжело дыша, он лежал без сознания на постели. После второго посещения его комнаты Кэсерил отправился в Храм и принялся молиться – всем Богам по очереди, у всех пяти алтарей. Уж если Боги действительно наделили его какими-то качествами святого, должна же от всего этого быть хоть какая-то польза, верно?
Так-то. Кэсерил долго лежал перед алтарем Госпожи Весны, но не смог произнести ни слова. Даже губы его оставались неподвижными. Что это было? Стыд? Отчаяние? Страх? И Боги молчали – все пять не проронили ни слова, ни намека на слово.
Он вспомнил о том, как Палли настаивал на том, чтобы он никуда не ходил в одиночку, когда возле дворца ди Джиронала он встретился с ди Жоалом и еще одним из подручных хозяина дворца. Рука ди Жоала скользнула к эфесу меча, но доставать оружие он не стал. Сухо кивнув друг другу, они разошлись.
Вернувшись в свой кабинет, Кэсерил, потирая разболевшуюся голову, принялся думать о замужестве принцессы. Так, у нас есть ибранский принц Бергон. Юноша ничем не уступает прочим, а многих и превосходит. Правда, то, что происходит нынче в Шалионе, делает прямые переговоры невозможными, а потому следует отправить в Ибру тайного посланника, и поскорее.
Пробежавшись мысленно по списку придворных, способных выполнять дипломатические функции, Кэсерил понял, что не может доверять ни одному из персонажей, включенных в список. Просмотрев, также мысленно, более короткий список людей, которым он мог доверять, он с не меньшим удивлением заметил, что среди них нет ни одного опытного дипломата. Умегат лежит без сознания. Архиепископ не сможет уехать в Ибру незамеченным. Палли? Марч ди Паллиар – это большой человек, и ибранцы не смогут не отнестись к нему с должным уважением. Но он представил, как прямой и честный Палли станет обсуждать с ибранским Лисом деликатные нюансы брачного договора, и застонал… Может быть, если снабдить Палли подробнейшими инструкциями, то все и получится?
Ну что ж!
Кэсерил, стоя на коленях перед постелью, молился. Он просил Богов избавить его от кошмара, который являлся ему уже три ночи подряд – будто Дондо, выросший у него в животе до прижизненных размеров, облаченный в свой похоронный наряд и с мечом в руке, пытается прорубить себе путь наружу. Возможно, Госпожа Весны услышала его молитву; во всяком случае, на рассвете он проснулся, с колотящимся сердцем, от нового видения: каким-то образом Дондо загнал душу Кэсерила в его живот, а сам занял его тело, после чего отправился в женские покои – грабить и насиловать, а Кэсерил, совершенно беспомощный, вынужден был все это наблюдать. В довершение к этому кошмару Кэсерил, судорожно восстанавливая дыхание и связь с реальностью, с ужасом обнаружил, что он пребывает в состоянии возбуждения.
А интересно, что видит и что чувствует Дондо – если, конечно, он что-то видит и чувствует! Его бросили в темный мешок тюрьмы, где он, отторгнутый от света и всех звуков, ничего не не слышит и не ощущает? Или же он, наоборот, все видит, слышит и все ощущает? После того, как он стал тюрьмой для Дондо, Кэсерил даже не думал о том, как бы он занялся любовью с Бе… с любой дамой из тех, что сновали вокруг. Теперь он представил это себе и содрогнулся – какое-то странное извращение: четверо под одной простыней, и все такие разные…